Отголоски тишины (ЛП) - Малком Энн

— Килл, — прошептала я, сжимая его плечо.

Его взгляд скользнул туда, где я прикасалась к нему. Очень медленно и целенаправленно он накрыл мою руку ладонью. На один счастливый миг мне показалось, что прикосновение перейдет в ласку, его лицо прояснится, и мальчик, которого я любила, вернется. Этот странный момент станет мимолетным воспоминанием. Сейчас я желала только этого.

Но он сжал мою руку, снял ее с плеча и отпустил, ясно показывая свои намерения.

Я позволила руке онемело повиснуть сбоку. От того места, где он меня коснулся, исходило ощущение покалывания. Оно пробежало по руке. Я боялась, что оно поселится в моем сердце, если в ближайшее время чего-то не произойдет.

— Килл, — повторила я голосом едва громче хрипа, и на глаза навернулись слезы.

Его холодный взгляд на мгновение остановился на мне.

— Все кончено, — произнес он наконец.

Никогда не думала, что два слова могут иметь такую силу. Только прошлой ночью он сказал мне два слова, которые обладали силой поднять мне настроение, заставить чувствовать себя в безопасности, тепле, защищенности, экстазе. Я и понятия не имела, что другие два слова смогут полностью уничтожить меня. Оставить растерзанной в клочья.

— О-о чём ты говоришь? — заикаясь спросила я.

Киллиан взглянул на океан, затем снова на меня.

— Слушай, это… мы? Это бы не продлилось долго. Будь реалисткой. Мы не созданы друг для друга. Ты мне не подходишь, Лекси, — сказал он механическим, лишенным эмоций голосом.

Я удивилась, что все еще стою и не кричу, настолько велика была боль. Быстро и отчаянно я замотала головой, так что мои кудри захлестали мне по лицу.

— Ты меня так не называешь. Для тебя я не Лекси. Для всех остальных, возможно. Но я твоя. Только твоя, — умоляюще лепетала я.

В его глазах сверкнула сталь, и я едва могла поверить словам, которые в следующий миг сорвались с его губ.

— Да, Лекси. Ты была моей. Прошлой ночью ты вся была моей. Я получил то, что хотел, единственное, что хотел. Теперь все кончено, — заявил он.

Я почти ожидала, что он отмахнется от меня, будто отбрасывая в сторону, как какой-то... предмет. Мусор. Не то сокровище, которым он меня считал и ошибочно заставил поверить.

Слёзы теперь свободно текли по моим щекам. Поднялся ветер, и соленые океанские брызги залили мне лицо. В ужасе я не осознавала, где кончались мои слезы, и начинался океан. Боль была настолько глубока, что мне казалось, моим горем можно заполнить океанские впадины.

— Ты это не серьезно. Ты врешь. Не знаю, почему. Но ты должен прекратить это. Прекрати немедленно, — истерично потребовала я. — Прекрати, — взмолилась я.

— Детка, я же говорил тебе, что клуб значит для меня. Мне нужно быть свободным. Мне не нужны оковы, — продолжил он в пустоту, не обращая внимания на то, что я истекаю кровью прямо перед его ледяными глазами.

Я быстро заморгала, сдерживая слезы. Я для него оковы. Вот кем он меня считал.

— Никто не свободен, даже птицы прикованы к небу, — прошептала я прерывающимся голосом, страстно желая достучаться до него, не опускаясь до того, чтобы использовать Боба Дилана, нашего Боба Дилана, чтобы встряхнуть его, пробудить от этого кошмара.

Киллиан и бровью не повел. Не сказал ни слова, просто посмотрел на меня пустыми глазами.

Эти пустые глаза будут мне сниться каждую ночь следующие пять лет.

Я не могла этого вынести. Не могла вынести того, что человек, владевший моим сердцем, всей моей душой, смотрел на меня так, будто я была никем. Пустым местом. Поэтому я развернулась и побежала по причалу, будто от этого зависела моя жизнь. Словно могла каким-то образом сбежать от боли в разбитом сердце.

Глупая я, мне следовало знать, что от этого невозможно убежать. Это будет преследовать меня повсюду. Станет частью меня.

Киллиан

Он смотрел, как она мчится от него прочь, и был удивлен, что не упал на колени. Он хотел. Настолько сильна была его агония, его ненависть к себе. Ему хотелось утопиться в океане.

Он причинил ей боль. Он увидел это в тот момент, когда произнес эти омерзительные слова. Он смотрел, как уничтожает свою единственную любовь на этой земле. Единственного человека на всей планете, за защиту которого он с радостью отдал бы свою жизнь.

Киллиан хотел броситься за ней. Это стремление заменило желание опуститься на колени и завыть на волны. Заменило его желание дышать.

Но он не мог этого сделать. Он сжал кулаки по бокам так сильно, что почувствовал, что костяшки пальцев готовы треснуть. Бежать за ней нельзя.

Она оправится от того, через что он только что заставил ее пройти. В это он верил. Должен был верить. Это ради ее же блага.

Киллиан принял правильное решение. Единственно верное. Для его девушки, его Веснушки.

«Ты меня так не называешь. Для тебя я не Лекси. Для всех остальных, возможно. Но я твоя. Только твоя».

Он вздрогнул при воспоминании о муке, прозвучавшей в ее словах. Она будет. Только его. Всегда. Он готов умереть за нее, что сейчас и происходило. Частичка, единственная крошечная часть его личности, которую можно было назвать хорошей, — это та, что создала она. Эта часть умерла в тот момент, когда он произнес эти слова, в тот момент, когда он ранил сердце, которое она подарила ему. Сам вонзил в него кинжал.

Но это было ради нее. Эта ужасно невыносимая боль видеть ее такой, в конечном счете, должна была дать ей жизнь, которая была бы невозможна, если бы он остался с ней. Как якорь. Тащил бы ее вниз. Держал прикованной к земле, когда она заслуживала свободного полета.

Поэтому он смотрел, как ее кудри развеваются на ветру, пока она мчалась по причалу. Он смотрел с болью, разрывающей его внутренности, не сводя с нее глаз, пока она не скрылась из виду.

Его рука двинулась вверх, касаясь влажной щеки. Киллиан почувствовал вкус соленой влаги на губах. Это не были океанские волны, разбивающиеся о причал. Это была смерть последней частички его человечности. Той, что до конца его жизни останется на причале.

Эпилог

Киллиан

СЕМЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Киллиан сидел, облокотившись на колени, не отрывая взгляд от белого линолеума под ногами. От звука открывшихся дверей больничной комнаты ожидания по животу словно полоснули лезвием бритвы. Он вскинул голову.

Не она.

Он вздохнул с облегчением и в то же время напрягся, как и каждый раз, когда кто-то входил в эти двери. Его взгляд метнулся к лишенному эмоций лицу Булла, стоявшему в стороне от остальных. Сейчас он напоминал прежнего Булла, почти потерявшего человечность. Киллиан знал, что он готовится к тому, что демоны, которых усмирили Мия и Лекси, снова его уничтожат. Вместе с ним ждал весь клуб, наполнив помещение больницы. Все ждали новостей о Мии и ребенке. Без единой улыбки, волнения или счастливой болтовни, что, по его мнению, было бы нормально в ожидании рождения ребенка. Не тогда, когда Булл пару часов назад нашел Мию истекающей кровью и без сознания.

Нет. Улыбок не было.

Киллиан почувствовал, как внутри закипает гнев. Это было что-то новое. Весь последний год он оставался онемевшим. Бесчувственным. Кроме тех случаев, когда невольно включал радио и слышал ее. Включал телевизор и видел ее. Открывал чертов журнал. Она была повсюду. Его девушка завоевывала мир, как он и предполагал.

Вот только она больше не была его девушкой, он позаботился об этом. Вот почему ему казалось, будто тысяча пуль пронзала его тело, когда он слышал ее хриплый голос, исполняющий мучительно прекрасные песни. Когда он видел ее на сцене, где ей скандировала тысячная аудитория.

Вот почему он сознательно старался не включать радио, не смотреть журналы и телевизор. Боль убьет его, если он не абстрагируется. Так Килл и делал. Он стал версией прежнего Булла. Не улыбался. Не смеялся. Жил только клубом. Получал удовольствие от вершения темных дел, отчего ему еще сильнее сносило крышу.