Барбара Виктор - Новости любви
– Я буду там по крайней мере несколько дней. Однако я намерен не слишком обременять себя заседаниями и буду приезжать к тебе каждый день. Если, конечно, ты не возражаешь… – Он делает паузу, а потом добавляет:
– Если ты не очень занята, то мы могли бы встретить вместе Новый год.
От радости я снова лишаюсь дара речи.
– Ави! Ави! – только и могу вымолвить я.
– Я вылетаю рейсом тридцать три тридцать девять из Тель-Авива и прилетаю двадцать девятого. И я люблю тебя сильнее, чем ты меня.
– Почему ты так говоришь? – спрашиваю я, царапая на клочке бумаги номер рейса.
– Потому что в отличие от тебя я уже смирился с тем фактом, что оставшуюся жизнь мы проведем вместе. Энное количество прекрасных лет.
8
В студии обычный утренний кавардак. Это значит еще один день отдела новостей начался. На дежурном столе непрерывно звонят телефоны, а сотрудники снуют туда-сюда, по крупицам собирая и принося информацию, которая накапливается в высоких железных ящиках. Телетайпы у входной двери стучат, выплевывая длинные ленты белой бумаги, заполненной бледно-фиолетовым, нечетким текстом, который вскоре будет преобразован в сводки лаконичных новостей для сегодняшнего эфира.
Уже разложен складной столик. На нем коробка пакетиков с растворимым кофе, пачки бумажных стаканчиков, банка с сухими сливками, коробка с кусочками сахара, а также коробка с глазированными орехами.
Я решила приехать в студию пораньше, потому что звонила Клара. Она уже возвращается из отпуска по причине проклятого гриппа, который сделал этот отпуск сплошным мучением, хуже отпуска она просто и не припомнит, и она предложила сегодня встретиться и вместе позавтракать. Несмотря на то, что сейчас только восемь часов утра и прекрасное снежное утро, я уже проснулась и нахожусь в ужасном нетерпении, ведь завтра в Нью-Йорк прилетает мой Ави.
Клара не слишком внимала моим словам, когда я довольно резко заметила ей, что женщина, которая замужем за человеком по имени Стивен Блаттсберг, имеет троих вполне здоровеньких ребятишек и недурственный дом на четырех акрах в Шорт Хилле, что в штате Нью-Джерси, просто не имеет никакого права жаловаться на судьбу, даже если и схватила в отпуске грипп. И совсем не важно, что шевелюра у Стивена Блаттсберга начала катастрофически редеть, что он цыплячьего сложения, а также имеет обыкновение жевать давно погасшую сигарету, – главное, он рядом с ней, и он ее поставит на ноги. Стивен обладает всеми мыслимыми достоинствами. Он только не слишком смазлив и не вызывает бешеной страсти. Иногда, правда, он совершенно выводит из себя Клару, когда притаскивает домой пачки своих счетов, чтобы просиживать над ними по ночам. Однако он любит ее. И очень расстраивается, если вдруг чем-то огорчит. Впрочем, в характере моей сестры все свое раздражение держать при себе. В ее характере также не злиться на мужа более одного дня. Клара просто все перемалывает в себе, за исключением тех случаев, когда чаша терпения переполняется, тогда даже Клара взрывается. В такие моменты ей необходимо излить душу младшей сестре, то есть мне. Хотя сегодня не очень-то подходящий денек для подобных излияний, я все-таки соглашаюсь с ней позавтракать в нашем редакционном кафетерии. Как я могу не согласиться, если на другом конце телефонного провода раздается несколько бурных всхлипываний. Но не только грипп вывел ее из себя. Перед тем как положить трубку, она успевает сделать мне признание, что снова беременна. Нет, восклицает она, сколько можно видеть это мерзкое пузо? А эти разбухшие от молока груди! А кошмарных шесть месяцев непрерывных ночных кормлений! А два года загаженных пеленок!.. Слушая ее, я начинаю звереть. Это, пожалуй, похуже, чем нервный срыв. Я чувствую дурноту.
Все это постепенно, словно медленный прилив, поднимается во мне, когда я сижу в редакции. Я вспоминаю слова Ави, которые он сказал мне той ночью на Мертвом море, когда вошел в меня.
– Я хочу от тебя ребенка…
И в тот момент, когда он это сказал, я вдруг поняла, что у меня никогда не будет другого мужчины, кроме него, потому что ни один другой мужчина не способен произнести эти слова так, как произнес их он. Были, конечно, моменты в моей жизни, когда страсть или отчаяние возбуждали во мне желание вытащить диафрагму или спираль, выбросить в унитаз противозачаточные пилюли, но, как только мужчина говорил мне «я хочу от тебя ребенка», это желание улетучивалось, и довольно быстро. Диафрагма оставалась на своем законном месте, как и упомянутая спираль, а пилюли отнюдь не заканчивали свое существование в потоке воды из бачка.
Все эти мысли разом забурлили во мне после разговора с Кларой, и я не придумала ничего лучшего, чтобы отвлечься, как бежать в отдел новостей Ай-би-эн. Впрочем, лучшего способа позабыть о том, где находишься, не придумать.
Итак, сижу я в редакции и вижу, как к нашему складному столику, обольстительно покачивая бедрами, приближается некая молодая особа в черных туфельках на огромных каблуках. Ее пухлые губки капризно подобраны. Громадные карие глаза совершенно пусты. Очаровательным голоском она задаст какой-то глупый вопрос нашему бородатому второму режиссеру, который смотрит на нее в немом удивлении, как будто вдруг узрел своими глазами чудо воскрешения из мертвых или что-нибудь в этом же роде. В эту секунду у меня в памяти всплывают слова родительницы: «из молодых, да ранняя». Это выражение тащит за собой целую вереницу ассоциаций из прошлого, все мои старые страхи и неуверенность, и в конце концов я вспоминаю простую истину, которая заключается в том, что никакая самая удачная карьера никогда не сравнится с удачным замужеством. Родительница могла бы весьма красочно описать, как молодые особы со свеженькими мордашками подтягиваются в Нью-Йорк со всей страны в поисках мужей и совершенно сводят на нет мои собственные шансы обзавестись супругом. Странно, но мне никогда не приходило в голову поинтересоваться у родительницы, а с какой целью она готова круглосуточно дежурить у конторы родителя, где появление подобных девиц весьма распространенное явление.
Вот, значит, входит эта очаровательная молодая особа в отдел новостей, цокает шпильками своих восьмидолларовых черных туфелек, виляет крутыми бедрами, пожимает кругленькими плечами. Спрашивает о какой-то чепухе взрослого мужчину, у которого начинает отвисать челюсть, когда он смотрит на красноречивые движения ее грудей, неясно, но весьма заманчиво проступающих под блузкой. Нет никаких сомнений, что эта чудесная милашечка не задумываясь укокошит собственную мамашу, лишь бы оказаться на моем месте.
Вот мисс Пухлые Губки засекает своим хищным взглядом мою скромную персону, что-то шепчет на ухо нашему бородатому второму режиссеру, который тоже смотрит на меня и утвердительно кивает. Бог знает почему, но эта девица по имени Дафна – так кто-то окликает ее, – наводит меня на одну простую мысль, которую я воспринимаю как некое озарение. Обстоятельства личной жизни вдруг представляются мне до того зловещими, что я решаю пересмотреть все свои прежние планы, и прежде всего убедить себя в том, что я не хочу иметь ребенка от человека, который даже понятия не имеет, каково жить и выживать в нью-йоркском обществе. С необычайной услужливостью в моей голове вспыхивают картинки, более чем убедительно рисующие самые заурядные ситуации, в которые может попасть каждый приезжающий в Нью-Йорк, и это только еще раз доказывает, что Ави был прав, когда говорил, что я еще не смирилась с фактом, что оставшуюся часть нашей жизни мы проведем вместе. Я действительно так и не смогла принять для себя такую перспективу. Тут уж ничего не попишешь.
