Линда Ховард - Он не ангел
Правда, теперь она понимала, что ей нечего его бояться — наоборот: что бы ни случилось, этот мужчина не колеблясь встанет грудью на ее защиту.
Как-то, наблюдая за Саймоном, застывшим у притолоки в дверях, со взором, устремленным вдаль, на море, Энди почувствовала, как у нее от боли за него сжимается сердце. Саймон был очень одинок и поэтому готов ради нее на все. Но, сделав то, что сделал, он отдалился от нее. Винил ли он ее за то, что она вынудила его нарушить обет больше никогда не убивать?
Энди представляла, каково было бы ей, заставь ее кто-то совершить поступок, помешавший бы ей попасть в тот дивный мир и снова увидеться с сыном. Как стало бы ей горько и одиноко, какой бессмысленной стала бы ее жизнь, лишись она окончательно такого шанса. Не это ли происходит с Саймоном?
Она уперлась взглядом в его спину, пытаясь считать его настроение, пробить броню, окружавшую его душу, увидеть его будущее и свое тоже. Но это ей не удавалось.
Энди не видела его лица. Но благодаря яркому свету, создававшему нимб вокруг его фигуры, тонкая белая ткань его рубашки стала полупрозрачной, и под ней отчетливо выделялось стройное, мускулистое тело. Энди смотрела на него, не отрывая глаз, пока кровь не отлила от головы. Она покачнулась. Весь мир вокруг постепенно исчез. Остались только Саймон и свет.
Когда-то он уже стоял между ней и смертью, словно щитом заслоняя своей любовью и болью. И наверное, услышав их, небо явило к ней снисхождение. Не только ее материнская любовь, но и заступничество любящего ее мужчины склонили высшие силы дать ей второй шанс. Она любила и была любима.
Между ней и Саймоном возникла тесная связь. Все их дела и поступки оказывали влияние на жизнь друг друга. Но спроси Энди о ее чувствах к Саймону при их первой встрече, она бы ответила, что ни о какой любви и речи не могло быть. Хотя всегда чувствовала связующую их невидимую нить. Возможно, потому она его так боялась. Каким-то неведомым образом, не подвластным логике, она почувствовала, поняла, что именно ему суждено заставить ее полюбить еще раз. Где бы и кем она была сейчас, если бы не их встреча? Из какого источника ей тогда бы набраться любви, чтобы не засушить окончательно свою душу, которая превратилась в пустыню?
А Саймон? Служила ли ее любовь ему защитой? Ведь он любил и был любим. Как изменилась его жизнь после их встречи? Скорее всего очень изменилась, думала Энди. Ведь любовь как трава, которая, разрастаясь, забивает сорняки, захватывая все больше и больше пространства. Именно она отвратила Саймона от работы киллера. Любя, он старался (и Энди чувствовала, каких титанических усилий ему это стоило) раскрыться перед ней, впустить ее в свое сердце, скрытое непробиваемой броней от остального мира. Ему было удобнее одному, но ради Энди он был готов покинуть свое укрытие, став уязвимым.
Ради нее он вновь пошел на убийство, не считая это слишком высокой ценой за право находиться с ней. Он хотел лишь, чтобы ей не пришлось платить эту цену.
Она стояла тихо — ни вздоха, ни всхлипа. Но Саймон знал, что она у него за спиной: в таком маленьком домике все на виду. Саймон резко развернулся. Каждый его мускул был напряжен. Он постоянно находился в готовности к действию в случае угрозы Энди. Энди покачнулась, ее лицо побелело как полотно, и Саймон, в несколько больших шагов преодолев разделявшее их расстояние, схватил ее, обвил своими сильными руками.
— В чем дело? Тебе нездоровится? — Он поднял ее на руки и прижал к груди. Они вновь были близки. Из черных глаз Саймона, зачастую таких холодных, ушла отчужденность.
— Нет. Все хорошо. — Энди обняла его за шею и, прижав его к себе, прижалась к нему сама — казалось бы, в этих двух действиях нет отличия, однако оно есть — они разнятся по намерению. — Я люблю тебя, Саймон Гуднайт. Саймон Смит. Саймон Джонс. Саймон Браун. Саймон Джонсон, не знаю, кто ты есть на самом деле, но я люблю тебя.
И тут же Энди в его крепких объятиях почувствовала, как что-то растаяло у него в груди.
— Не знаешь, кто я на самом деле? Даже если мое настоящее имя Кларенс, Гомер или Перси?
— Ну, тогда придется все переосмыслить, — поддразнила его Энди, за что получила в качестве награды одну из его скупых улыбок.
— Кросс, — произнес он так просто, что Энди на долю секунды упустила значимость сказанного.
— Кросс? Что, правда? Не шутишь?
— Правда.
Она потерлась щекой о его плечо.
— Спасибо. — Сказанное им было проявлением высшей степени доверия. — Можешь отпустить меня. Я в порядке.
— У тебя был такой вид, будто ты собиралась упасть в обморок.
— Ничего страшного. Я просто поняла, как сильно люблю тебя. Именно это так потрясло меня. — Она прижалась губами к его щеке, наслаждаясь его запахом, прикосновением к его прохладной коже, под которой ощущалось горячее биение жизни.
Саймон поставил Энди на пол, но не разомкнул объятий — наоборот, привлек ее к себе ближе и, склонив голову, поцеловал. Энди поднялась на цыпочки, потянулась к нему и сомкнула руки у него на шее под воротником рубашки. Прижимаясь к нему, она почувствовала, как выпуклость у него в паху упирается ей в живот, рождая в Энди жгучую смесь возбуждения и предвкушения. Со времени их приезда сюда это произошло впервые. Они не занимались с Саймоном любовью, хотя и спали в одной постели. Ей не удавалось преодолеть отчуждение, наступившее между ними.
Теперь преграда рухнула. Саймон был с ней, в ее объятиях. Ее руки заскользили вниз по его груди, по животу и добралась наконец до джинсов. Расстегнув молнию, она обнаружила, что он уже в полной боевой готовности. Что-то удовлетворенно промурлыкав, Энди взяла в руки его пенис. Из горла Саймона исторгся громкий стон, от которого по ее телу пробежал трепет.
Он подхватил ее на руки.
— Кровать или диван? — спросил он.
— Кровать. — Кровать, кровать: ей нужно пространство, чтобы сделать ему все, что она хотела.
Саймон отнес Энди в маленькую, залитую солнцем спальню и бросил на широкую кровать, занимавшую почти все пространство комнаты. Энди со смехом стала стягивать с себя джинсы, Саймон, уже успевший раздеться, перешагнув через свою одежду, стал помогать ей.
Кроме джинсов, трусов и свободной майки, на ней ничего не было: слишком жарко. Стянув с нее майку через голову, Саймон тотчас накрыл ее груди ладонями.
— Какая прелесть, — пробормотал он, поглаживая ее набухшие соски большими пальцами.
Под его взором Энди чувствовала себя красивой, хотя никогда ранее не верила в это, как бы зеркало ни старалось ее разубедить. Даже выглядев на все сто, она ощущала себя дурнушкой. Только когда Саймон нежно и трепетно, как к прекрасной драгоценности, прикасался к ней, Энди чувствовала себя настоящей красавицей.
