Наталия Терентьева - Бедный Бобик
Данила радостно подхватился:
– На площадку пойдем?
– Конечно. На дальнюю, где большие качели.
– Сегодня можно до неба покачаться?
Алена попыталась улыбнуться:
– Думаю, да… Есть все основания…
Данила вприпрыжку убежал одеваться. Алена крикнула ему вдогонку:
– Толстовку надень серую!
Она достала из шкафчика на стене засунутый между коробками с крупами небольшой фотоальбом. Открыв его, она долго смотрела на фотографию молодого Дениса: он улыбался, чуть прищурив глаза, точно так, делает сейчас Даня… Алена резко захлопнула альбом и вдвинула его на место, заставив баночкой со специями.
– Ну ладно, – вздохнула она. – Как все странно… Встретиться, чтобы проститься… Наверно, так нужно было. Ничего не бывает случайно. Денис, я тебе все простила. Теперь… простила. Что мне остается?
Несколько секунд она смотрела в окно, потом встряхнулась и быстро пошла в прихожую одеваться.
Алена стояла, прислонившись к красной стойке качелей. Надо же, сколько раз она здесь гуляла, и ей всегда казалось, что когда-то в лесу проложили тропинки, поставили скамейки, а на самом деле – как правильно и ровно растут деревья, чередуются в определенном порядке: березы, ели, сосны, ясени… Это же просто посадки, старые, ставшие похожими на настоящий лес… Что здесь было раньше? Поле? Пустырь? Или, может быть, старое кладбище?
– Мам, а этого… дядю… похоронят на кладбище? – с любопытством спросил Данила с качелей.
Алена вздрогнула. Уже не первый раз она замечала эту удивительную способность сына, передавшуюся ему, конечно, от нее самой. С близкими, с самыми близкими людьми ведь так просто общаться, чувствуя их без слов. Иногда, правда, это чуть-чуть пугает. Когда понимаешь что-то, тебе не предназначенное. Или, наоборот, как сейчас Даня услышал ее невысказанную мысль. Невысказанную и даже не до конца сформированную. Или… или же это просто совпадение?…
– Ну… конечно, – ответила она сыну.
– А если папа утонул, то, значит, его не похоронили на кладбище?
Алена взглянула на Данилу, качающегося стоя, и несколько секунд молчала.
– Ну наверно… Не знаю…
– Не зна-аешь? А его нашли? Я видел в кино, как вытаскивали труп из воды!
– Так, хватит. Может, ты сядешь?
Данила помотал головой.
– Мам!..
– Тогда крепче держись.
– А он правда утонул? – спросил мальчик через некоторое время.
– Правда, – сдержанно ответила Алена.
– Мам, а я похож на него?
– Немного. Глаза похожи.
Данила наконец сел на перекладину и перестал раскачиваться. Качели постепенно остановились.
– А он был герой, да, мам?
– Да. Папа был очень смелый герой. Отважный и честный. Поэтому он и погиб. Спасал других.
– Кого?
– Я не буду тебе по сто раз рассказывать. Давай вон с той горки вместе съедем, хочешь?
– Давай! – Данила радостно спрыгнул с качелей и первым забрался на высокую деревянную горку. – Я тебя буду держать, хорошо?
– Конечно! – улыбнулась Алена. Она села впереди, Данила – за ней и крепко ухватился за нее руками.
– Ты не бойся, хорошо, мам?
Алена посмотрела вниз и совершенно искренне ахнула:
– Ой, мамочки, высоко как…
Они съехали несколько раз, пока Даниле не надоело, потом он побежал к вертикальной лестнице с перекладинами.
– Мам, а почему слова такие: «Трутся спиной медведи о земную кость?» – крикнул он сверху.
– Не кость, Даня, а ось, – ответила Алена, пряча улыбку.
Мальчик перелез на другую сторону вертикальной лестницы и, подумав, спросил:
– Мам, а ось – это муж осы?
– Ось? Нет, Даня, это, во-первых, не он, а она. Это такая… ммм… ось… на которой вертится наша Земля. Слезай, я тебе нарисую.
Данила, стоя на самом верху лестницы, засмеялся:
– Мне отсюда лучше видно. Как будто я летчик.
Алена задрала голову и посмотрела на сына:
– Давай лучше космонавт, а?
– Давай, – охотно согласился мальчик.
Алена взяла палку и стала рисовать на плотно утоптанной земле.
– Вот это наша Земля… А это называется – ось. Видишь, здесь где-то мы живем, а вот здесь Черное море, а здесь Красное… Не свалишься?
Данила помотал головой, по-прежнему стоя на самом верху:
– Не, не свалюсь.
– А вот это – Мертвое…
– То, над которым разбиваются летчики?
– Да… Некоторые…
Данила спустился пониже и ловко спрыгнул вниз.
– Мам, ну почему ты не смотрела, как я прыгнул!.. Мам, а вот если бы его похоронили на кладбище, мы бы к нему в гости могли приходить, да? Ну иногда, на праздники…
– Ох, Господи… – Алена покачала головой. Она дотянулась до сухой поросли многолетнего ползущего мха, на которой желтели маленькие засохшие соцветия, и, сорвав колючий цветок, растерла его пальцами. Она ощутила едва уловимый терпкий запах.
Данила уже снова залез на качели и смотрел оттуда на мать.
– Мам, ты сердишься? Или расстраиваешься?
– Да нет, просто… – Она наконец взглянула на сына. – Ну да, могли бы приходить. Но только на кладбище не в гости ходят.
– А зачем ходят?
– Вспомнить человека. Убрать могилу. Даня, ну пожалуйста, давай сейчас не будем…
– А вот чудно€, да, мам? Человека нигде нет, а мы о нем говорим, говорим…
– Действительно чудно. Понюхай, – протянула она сыну растертый в руке цветок, – какой странный запах. Пахнет как будто морем… Помнишь, как мы с тобой в Болгарии испугались морского ежа?
Данила покачал головой:
– Нет, мам.
– Ну да… ты маленький был… Дети все забывают… Так боялся, дрожал весь и… забыл… – Она стряхнула сухие лепестки с ладони и сказала другим тоном: – Он есть в нашей душе, Даня. Частичка его есть в тебе. Он… так хотел, чтобы ты родился, и очень хотел тебя любить. Он просто не дожил до этого дня. Понимаешь?
– Понимаю…
Алена подняла с земли сломанную ветку ели с двумя большими шишками:
– А это чем пахнет?
Данила внимательно принюхался и вдруг радостно ответил:
– Новым годом!
– Точно… Праздником и чудесами… Ну что, пойдем дальше?
– Отойди, я спрыгну.
– Не надо… – Алена не успела договорить, как сын соскочил на лету с качелей. – Ой, Даня…
Мальчик, очень довольный своей ловкостью, взял ее за руку.
– Пойдем белок кормить? Ты взяла орехи?
– Пойдем, конечно. – Алена достала из кармана пакетик: – Держи.
Они пошли по аллее в глубь парка.
– Я бы, знаешь, что ему сказал?
Алена, понимая, что надо договорить до конца, постаралась не выдать своей тревоги. Ну почему беспокоит мальчика то, чего нет на свете? Его, этого человека, нет. И не было, и теперь уже точно не будет. Она давно перестала его ждать, совсем перестала, почти совсем… Ну а теперь-то уж о чем говорить?
– Что, малыш?
