Елена Квашнина - Четыре Ступени (СИ)
- Поверь, Павлик, Костя начал говорить о… в первый раз.
Я ничего не понимал. Сам себе представлялся идиотом. Все всё давно знают и понимают. А я вот - нет. Обманутый муж, прямо по пословице. Это злило необыкновенно, выводило из равновесия.
- Чего-то я не пойму. Ситуация - дурнее не придумаешь. Приезжает мой лучший друг и просит у меня руки моей жены. Нет, господа хорошие, я просто схожу с ума.
- Не паясничай, Павлик, - нахмурилась Оля. Она бледнела всё больше.
- А! У меня, значит, с головой в порядке? Ну, слава богу, успокоила. Костя, а ты часом не болен?
- Вполне здоров, - хмыкнул Костька. - Между прочим, руку твоей жены прошу у неё, не у тебя.
- Но она моя жена!
- А я хочу, чтобы она стала моей женой!
- Не можем же мы поделить её между собой?!
- Она не предмет. На две части не поделишь. Лёка сама должна решить: или остаётся с тобою, или уезжает ко мне.
- Куда к тебе?! Ты сам живёшь между небом и землёй. Кстати, в каком городе у тебя есть квартира? Или вы будете ночевать на вокзалах? В лучшем случае, у друзей. Или снимать квартиру. Нет, комнату в коммуналке. С любимой женщиной так не поступают!
Оля смотрела на меня с немым укором. Несомненно, вспомнила два года в съёмной комнате коммунальной квартиры, за которую, между прочим, платили её предки. Но мы были тогда молоды, верили, что с милым и в шалаше рай. То время безвозвратно ушло. И как по-другому я мог унизить соперника?
- С любимой женщиной так не поступают. Ведь ты её любишь?
- Очень.
- А она тебя? - я снова оглянулся на жену. Бледная, как белёное полотно. Никогда не подозревал, что можно бледнеть до такой степени. В гроб румяней кладут.
- Вот именно это я и хочу узнать.
- Не пойму я тебя, Костя. Значит, ты её любишь. И давно, осмелюсь спросить? В самом деле, не вчера же ты влюбился.
- Давно.
- Почему же я ничего не знал, не догадывался? Оля тоже? Ты ас маскировки?
- Тебе по статусу знать не положено. А Лёка знала.
- Нет, Костя, нет, - затрясла головой Оля. - Я не знала, честное слово.
- Догадывалась, - поправился он.
- Догадывалась? - ехидно потребовал я у жены подтверждения его словам. Она закусила губу и молча кивнула. Её честность иногда по-настоящему пугала меня. В нашей жизни надо хоть капельку гибкости иметь. Где-то соврать, притвориться, уйти от прямого ответа, перевести стрелки. Я не мог видеть её честные глаза. Снова обратился к Косте. Злость буквально душила меня.
- Значит, любишь ты её давно. Не со школьной скамьи случаем? Что же ты тогда на ней не женился?
- Дураком был, - прозвучал ответ. - Сначала дураком был, а потом поздно стало.
- Почему поздно? - я казался себе хозяином положения. Пусть, пусть жёнушка посмотрит, кто её действительно любил и кем на самом деле является Костька. Пусть полюбуется, с кем в мыслях мне изменяла.
- Мы, если помнишь, поженились после третьего курса. Просто она не любила тебя тогда. Иначе зачем ей приспичило идти за меня замуж?
Приспичило тогда не ей, а мне. И она это помнила хорошо. Начала было говорить:
- Но, Павлик, ведь…
- Помолчи! - рявкнул я, испугавшись, вдруг она напомнит мне правду. - Мне теперь трудно поверить, что ты не была его любовницей! Возможностей сколько угодно. Мне теперь трудно поверить, что не побежишь за ним, как мартовская кошка!
Это было жестоко. Я и сам не верил своим словам. Но они оба причинили мне боль. Расплатиться с Костькой той же монетой возможность пока не представилась. Зато я мог сделать больно ей, через неё достав Вишневецкого. Пусть страдают, как и я. Пусть страдают сильнее. За всё надо платить.
- Павлик, - слабо охнула Оля. - Как ты можешь?
Костя моментально взвился.
- Заткнись, ты! Друг любезный, муж обманутый. Если ты хоть раз ещё посмеешь обидеть Лёку… ты… я… не буду отвечать за себя и свои действия!
Ах, он, оказывается, до сих пор отвечал. Интересно как.
- И что ты можешь мне сделать? - я засмеялся. - Морду набить? Ну, давай. Вот он я. Хуже не будет, ибо ты сделал всё возможное. Даже больше. Испортил мне жизнь. Отнял женщину, которую я люблю.
- Ты любишь? - Костя плюхнулся на диван и захохотал.
Я посмотрел на него, и у меня родилась мысль, что Костька элементарно свихнулся. На почве любви. Только больной на всю голову сойдёт с ума из-за любви к женщине. Для нормального мужика дружба должна быть важнее любви. Мужская дружба - это святое. Вам, женщинам, никогда не понять. То, что я сам в глубине души много лет подряд не считал Вишню другом, значения не имело, поскольку никогда ему этого не показывал. А Оля? Неужели она не замечает свихнутость своего Костеньки? На секунду мне снова бросилась в глаза её ненормальная бледность. Белее листа финской бумаги. Вспомнил о её не совсем здоровом сердце. Тут же и забыл, с первыми словами Оли:
- Грязь какая, мальчики! Как вам не стыдно? Костя, прекрати, хватит!
- Нет, ты слышишь, Лёка? Он тебя любит! - Костя отдышался и зло, нервно спросил:
- Почему ты не захотел иметь детей от любимой тобой женщины?
- Откуда ты знаешь? - я свирепо рявкнул на жену. - Жаловалась, да?!
Оля не ответила. Она вцепилась в дверной косяк обеими руками. Жадно дышала, широко открывая рот. Точь в точь рыба, выброшенная на берег. Глаза - и те рыбьи, бессмысленные. Я не поверил увиденному. Обычный семейный шантаж. Что ещё? Правда, Оля никогда не опускалась до дешёвых трюков. Но всё когда-нибудь происходит впервые. Костя не видел Олю с её приступом. Он сверлил глазами меня. Ответил вместо неё:
- Ты несправедлив. Она никогда на тебя не жаловалась. Никогда и ни по какому поводу. Не в её натуре. Я сам видел, как вы живёте, как она несчастлива с тобой. А на счёт детей… Так я спросил её однажды. И она ответила, что ты беспокоишься о её сердце, что тебе дома необходима тишина и пока можно подождать с детьми. Куда дальше ждать?! Ей за тридцать. Через пару лет врачи вообще рожать запретят. Зная тебя, Паша, я сразу просёк - это не она, это ты не хочешь детей. Я даже радовался этому факту. Дети привязывают женщину к мужу крепче стального троса.
- Сколько интересного можно невзначай узнать о себе, - прокомментировал я и повернулся к Оле.
- Значит, ты несчастлива со мной?
Но ответа не ждал, страшно стало. Лицо Оли начало отливать в синеву. И губы синели на глазах. Ей явно не хватало воздуха. Время словно замедлило свой бег. Я видел, как она, точно при специальной киносъёмке, рапид, кажется, оторвала руки от косяка, нелепо взмахнула ими и начала падать. Надо было бежать, помочь. Можно было успеть. Но я не смог пошевелить ни руками, ни ногами. Конечности налились свинцовой тяжестью. То же самое, наверное, испытывала жена Лота, когда превращалась в соляной столб. Время всё тянулось, Оля всё падала. Пока не раздался треск сломанного стула. Это Костя, не глядя, отшвырнул его, прыгая к Оле. Дальше я наблюдал происходящее в нормальном режиме.
