Белва Плейн - Рассвет
– У нас есть коттедж на берегу озера, – сказала Маргарет. – Мы собирались туда на неделю, но отложили поездку в связи с вашим приглашением. Если ты захочешь, и если твоя мама согласится… Там свежий воздух, на десять градусов прохладнее, чем здесь.
Вмешалась Холли:
– Мы будем плавать под парусом, ловить рыбу. А в соседнем коттедже живут два славных парнишки твоего возраста.
Тимми выглядел заинтересованным. «Ему нужны перемены, нужно что-нибудь интересное», – подумала Лаура. Но ведь она едва знает этих людей. Она бессознательно бросила взгляд на Ральфа, и он ответил на незаданный вопрос:
– Мохаук – замечательное место. Белый песок на берегу, кругом горы, красота. Тимми понравится.
О, она помнила белый песчаный берег, солнце и ветер, жужжание пчел в цветущих кустах вокруг домика…
– Мне понравится! – воскликнул Тимми. – Мам, я хочу поехать!
– Хорошо, – уступила она и, повернувшись к Кроуфильдам, сказала: – Вы очень добры, не знаю, как вас благодарить!
– И не надо благодарить, нам это доставит удовольствие. Ну, что ж, нам пора возвращаться домой, упаковать вещи, и рано утром мы сможем ехать.
– Тогда и ты иди соберись, Тимми, – сказала Лаура. – Пара купальных трусиков, и свитер не забудь.
Когда он выбежал из комнаты, Маргарет сказала Лауре:
– Вы не должны за него беспокоиться. Мы знаем, как за ним ухаживать.
– Я это знаю.
Когда они уехали, Лаура подумала, как странно все сложилось. Они приехали к ней, чтобы побыть со своим сыном, а уедут, забрав с собой ее сына.
– Что случилось с Томом? – спросил Ральф. – Если не хотите, не рассказывайте.
– То же, что и раньше. Он сказал, что не хочет с ними встречаться. Хуже всего было, когда они приехали, и я должна была сказать им, что Тома нет. Я не знала, что будет, Маргарет расплачется или они оба разъярятся. Но они держались достойно.
– Плакать Маргарет будет дома.
– Мне так жаль их. Удивительно, что они захотели взять с собой Тимми.
– Для них Тимми – маленький Питер, они рады снова пережить его детство.
Ральф все еще стоял в дверях. «Он повернулся ко мне, чтобы вежливо попрощаться», – подумала она. Но он задумчиво посмотрел на нее и сказал:
– Когда я прихожу сюда, эти высокие старые деревья вокруг дома радуют мне душу, мне жаль, что я здесь не вырос. Когда я представляю себя в саду, в гамаке, с книгой в руках, моя комната кажется мне упаковочным ящиком.
– Хотите выйти в сад? – машинально пригласила она и сразу же в замешательстве вспомнила его заявление: «Я устраняюсь».
– Я бы с удовольствием.
Они прошли через дом на заднюю веранду и сели под деревом. День клонился к вечеру, и жара в тени казалась сносной. Тихо журчали фонтанчики для поливки лужаек, окаймленных флоксами, лилиями, астрами и космиями. Широкий цветочный бордюр переливался многоцветной радугой.
– Кто ухаживает за садом?
– Ухаживали Бэд и мальчики… – Лаура вспомнила, что Бэда нет, а Том… Часто ли он теперь будет жить дома? Предчувствие одиночества опахнуло Лауру словно холодный ветер, она закрыла глаза.
Когда она открыла их, Ральф глядел ей в лицо:
– Я просил сказать мне, если вам будет нужна помощь, – мягко произнес он. – А вы не просите помочь.
– Но ведь вы сказали, что устраняетесь, и я поняла, почему.
– Я говорил о Томе. Почему вы решили, что я говорю о вас?
Если бы она была слабая и плаксивая женщина, она не вызывала бы в нем такого желания помочь ей, не трогала так его сердце. Но с первой встречи он понял, что она – нежная и стойкая, как шелковистый бархат, прикрывающий стальную броню. И с первой же встречи он недоумевал, что связало ее с мужем, человеком, который стимулировал нравственную порчу собственного сына, – и радовался ей. И по такому человеку она скорбит, – он видит ее омраченное лицо и этот полутраур жаркого дня – длинную черную блузку и белую юбку. Или это – дань приличиям, а не выражение скорби? Может быть, она давно понимала, что такое ее муж, а обстоятельства его смерти еще больше прояснили картину? Тогда смерть мужа не должна была глубоко ранить ее, и если ей нравится другой человек… «Что произойдет между нами? Или ничего не будет?» – спрашивал он себя, стоя рядом с высокой стройной женщиной. Он был выше нее, и она удивленно подняла на него глаза, когда он настойчиво спросил:
– Чем я могу вам помочь? Скажите, почему вы не хотите сказать? Вы никогда не жалуетесь, держите все в себе.
Он увидел, как поднятые к нему глаза заволоклись слезами.
– Да, наверное так и есть. Я словно заперла себя на замок, но как я могу раскрыться? Все так смешалось… и все так изменилось… Смерть Бэда… Говорят, что он умер сразу…надеюсь, что он не страдал… сожалею о нем… Но я его не любила. Он был добр ко мне и любил наших мальчиков, но он не был честен со мною. И я не была честной, жила с ним, не любя. Я восстанавливала свою душу музыкой и любовью к сыновьям. Что теперь станет с моими сыновьями? – Она замолчала, отступила от него и вытерла слезы. – Вы, наверное, шокированы, что вдова в таких обстоятельствах делает подобные признания?
– Вот именно – в подобных обстоятельствах. Нет, я не шокирован. – Обняв рукой за плечи, он привлек ее к себе.
Объятие было нежным, это был порыв сострадания, а не любви, но у нее глухо застучало сердце. Если она не отпрянет… Она отпрянула. Да, это не только сострадание. Но разве возможно что-нибудь здесь и сейчас, когда на письменном столе лежит куча конвертов с траурной каймой и ненадписанными еще адресами… Когда мальчики еще так остро переживают потерю отца… Когда Ральф и Том стали злейшими врагами…
Он прочитал ее мысли. Отпустив ее, он прошептал:
– Настанет время, Лаура… Настанет время…
Вечернее небо уже стало темно-голубым; она проводила его до дверей; оба молчали. Он поцеловал ее в щеку и быстро пошел по дорожке.
Она пошла к дому.
Летняя ночь наполнилась стрекотанием насекомых, воздух был теплым, как щека ребенка. Лаура стояла у дверей дома, спокойная и задумчивая, глядя на заросли кустов у ограды, которые в сгущающейся темноте казались таинственным лесом.
ГЛАВА 9
В субботу ночью Том вскочил с постели и зажег свет. Три часа ночи. Уже воскресенье, в час дня явятся эти люди. Вся орава, как говорила тетя Лилиан. Вспомнив своих теток и их словечки, которые в детстве ему изрядно поднадоели, он вдруг затосковал по этим старым женщинам, настоящим американским леди. Они были бы на его стороне. Черт возьми, он удерет из дому.
Довольно с него, довольно! Конечно, он низко поступит с мамой, но он никогда не огорчал ее, и на первый раз она должна его простить. Да она и сама виновата перед ним. Он же видит, что между нею и Маккензи, этим ублюдком, который толкает его к Кроуфильдам, что-то есть. Есть, он это чувствует. Мама сама говорила, что у него, Тома, сверхъестественное чутье на чужие секреты.
