К. Борджиа - 11 дней и ночей
– Ах, нет, оставьте! – Она отмахнулась и тут увидела, что пара сворачивает в сторону Чайна-тауна.
– Какая красивая девушка! – не унимался итальянец. – У меня дочка такая. Очень хорошая. Я здесь недалеко живу. Можем зайти. Я только вчера из Милана вернулся, все лучшие вина с собой привез. Тут таких нигде не купишь. Пошли угощу. Ну что за красавица!
Он ослепительно улыбался, а потом, видя, что девушка стоит в нерешительности, зашептал, насколько позволял шум:
– Не нужно грустить, кара. Ты такая замечательная. Никогда не видел таких глаз, как у тебя, даже в Италии. Пойдем ко мне, ей-Богу, не пожалеешь.
Девушка ответила отказом, но как раз в этот момент мимо них на полном ходу, оглушительно стрекоча, промчалась рогатая «хонда», и слова девушки оказались неуслышанными даже ею самой.
Повторить отказ она не успела – итальянец уже увлекал ее в сторону, на пешеходный переход. Она невольно подчинилась, потом хотела вернуться, оглянулась, пары нигде не было, в это время ей показалось, что вот-вот должен зажечься красный свет, и ей ничего уже не оставалось делать, как побежать рядом со смеющимся всеми своими белыми зубами итальянцем.
* 35 *
В этом доме пахло, как во сне.
Тяжелые испанские или португальские гобелены, застилавшие стены, дышали средневековой пылью.
Каменным холодом сияли тяжеленные бюсты великих римлян на бронзовых постаментах, выстроенных вдоль стен широкого коридора, по которому шла Эстер. Римляне смотрели далеко перед собой невыразительными глазами без зрачков, и казалось, будто они вглядываются в мраморную глубь себя.
– Галерея предков, – рокочущим баском пояснил итальянец, идущий рядом с Эстер.
Она недоверчиво покосилась на него, но он только улыбнулся и приложил палец к губам.
Между бронзовыми постаментами высились длинногорлые вазы с сухими цветами на тонких стеблях. Цветы напоминали опахала, которыми египетские рабы обмахивали своих юных фараонов. Они тоже пахли историей.
Эстер уже не могла вспомнить, как оказалась в этом дворце.
Они некоторое время брели по улице, куда-то сворачивали, итальянец о чем-то рассказывал, ни на мгновение не умолкая, а она думала о том, что увидела.
Женщина Берни была воплощенной мечтой. Это для Эстер стало понятно сразу, как только она заметила ее выходящей из-за будки охраны на стройке. С мечтой невозможно тягаться. Она получает с легкостью все, до чего ни дотронется. Она всюду и нигде. Она владеет всем и никому себя не навязывает. Но все тянется к ней и не хочет отпускать.
А потом прямо с улицы они попали во дворец. Хотя, может быть, их туда довезло такси. Эстер этого уже не помнила.
– Сегодня вы будете моей королевой, – сказал итальянец.
Он осторожно взял спутницу под локоть и свернул в боковой проход, занавешенный золотыми струнами.
Струны приятно звенели, когда хозяйская рука отстранила их, приглашая девушку смелее идти дальше.
Из пыльного средневековья они вышли в ликующий под солнцем тропический сад и двинулись по тропинке между раскидистых папоротников и карликовых пальм.
Ветра не было.
– Как здесь тихо! – прошептала, постепенно забываясь, Эстер, проводя ладонями по набухшим соками листьям.
– А вы не заметили?
Итальянец поднял взгляд, и девушка, проследив за ним, поняла, что над их головами выгибается стеклянный купол в форме полусферы.
– Эту оранжерею придумал мой отец, – сказал итальянец и обнял Эстер за плечи. – Там в глубине есть фонтан. В нем очень вкусная и полезная вода. Если вы искупаетесь в нем в полночь, то помолодеете на десять лет.
– Тогда мне придется снова идти в школу, – грустно усмехнулась девушка, наблюдая за птицами, кружившими в это самое мгновение над куполом.
– О, я знаю, вы очень молоды! – восторженно прошептал итальянец. – Вам не нужен мой волшебный источник. Вы сами можете подарить не один десяток лет жизни любому, кто сумеет завоевать ваше сердце.
Из оранжереи они попали в огромную залу с бассейном. Вдоль стен с одной стороны стояли массивные диваны, обтянутые кожей, а с другой – шипели, разбиваясь о каменный пол, густые струи душей.
Казалось, здесь только что было множество людей, и вот они все куда-то вышли и должны скоро вернуться.
– Я люблю, когда влажно, – сказал итальянец. Бассейн замыкался лестницей, уводившей по спирали вниз.
Через два пролета начинался новый коридор.
На этот раз можно было подумать, что хозяин этой роскоши – заядлый охотник: на стенах висели оскаленные морды медведей, гривастые головы львов, оленьи рога, плавники гигантских рыб и черепа.
– Человеческие, – кивнул итальянец, понимая, о чем думает его спутница. – Не бойтесь, это трофеи прошлого века. Они напоминают мне о том, как быстротечна наша жизнь. Кстати, какой-то из этих черепов принадлежит моряку из команды Христофора Колумба. Я все никак не могу его отыскать. Но это не важно.
Эстер заметила, что их шаги не производят ни малейшего звука.
Они шли по толстой ковровой дорожке, прибитой к полу золотыми шпильками.
Нет, вокруг нее был не музей. Хотя не было и ощущения, что здесь кто-то живет. Однако музей – это то, что принадлежит всем. В нем никто не чувствует себя хозяином. Между тем Эстер твердо знала, что хозяин окружавшего ее сейчас великолепия идет рядом.
Коридор закончился высокой дверью в новую залу.
Музей преобразился в картинную галерею.
Эстер совершенно не разбиралась в живописи, однако даже она почувствовала, что находится среди настоящих полотен, имеющих свою историческую и художественную ценность, и притом, вероятно, немалую. Она поняла это по тому, что притихшие на стенах картины выглядели на первый взгляд очень скромно и ничем не выделялись. Самые первые, которые она увидела, были просто мрачными, в них только угадывались фигуры людей, склоненных над столами с рыбой и крабами.
– Голландия? – поинтересовалась Эстер.
– Ранний Рубенс, – кивнул итальянец. – Очень старые работы. Видите, как их вытемнило время? Но я люблю, когда нет излишне ярких красок. В яркости всегда избыток.
Хочется отвернуться. А мне нравится, когда хочется смотреть.
– Вы коллекционер?
– В некотором роде.
Они уже шли мимо полотен импрессионистов. Пейзажи Парижа начала века сменялись образами обнаженных женщин. Постепенно нагота сделалась доминирующей темой картин.
Эстер не заметила, как они перешли в смежную залу. Здесь превалировали скульптурные композиции.
– На мой взгляд, лучшая работа Родена.
Итальянец обратил внимание спутницы на вытянутую в струнку худенькую голую девушку в объятиях могучего обнаженного юноши.
