Арина Холина - Дьявол за правым плечом
Маша почувствовала, что весь мир, Эверест — все ускользает у нее из-под ног.
— И вы это выясняли года? — закричала она.
— Не кричите! — он одернул ее. — Вы же в горах!
— О боже… — Маша схватилась за голову. — Ну вы и садисты…
— Но мы решили, — продолжал он, — что сделка, которую нам предлагают, выгодна, так как той, что за вас просила, даровано прощение. Мы признаем всю сложность возникшей ситуации и считаем, что ваша смерть могла стать одной из предпосылок того, чего мы все так опасаемся.
Он наводил тень на плетень, чем страшно раздражал Машу — ее так и подмывало заорать: «Прекратите пудрить мне мозги!», но она поклялась сдерживаться — пока не выслушает все до конца.
— И так как после длительных сомнений мы решили, что ваше возвращение, хоть и в новой ипостаси, может положительно повлиять на столь желанный нами всеми… — он обвел рукой собравшихся, за что Жаба и Мариша наградили его скучными минами, — результат.
— Вы имеете в виду, что… я могу вернуться? — на всякий случай уточнила Маша.
Он кивнул.
— Здорово! — воскликнула Маша и тут же приложила руку ко рту. Нехорошо, если она отпразднует свое возвращение на землю хорошенькой лавиной. — Только у меня есть последняя просьба! — и сказала какая.
Они пошептались и сообщили, что ничего не имеют против. Огненный ангел проводил ее, и Маша обрадовалась тому, как все удачно сложилось — разница всего два часа — там рассвет, пять утра, а здесь три часа ночи.
Маша последний раз посмотрела на город отсюда — со шпиля высотки на Котельнической набережной — и помчалась, пока они все не проснулись. Она сделала, что могла — пришла к ним во сне и дала единственное, что у нее было, — утешение.
Не выдержала, и дотронулась до матери — погладила по щеке. И та улыбнулась — может, первый раз за год.
Теперь Маша точно знала — все будет хорошо. Горе уходит, появляются новые радости — и мы ничего не можем с этим поделать. Переживаем боль, которая разрывает наше сердце на части, страдаем, болеем, теряем смысл жизни, и заново учимся чувствовать только потому, что не умеем жить без радости. Потому что мы люди. Потому что нам подарили это счастье — наслаждаться жизнью, которое мы не ценим, пока у нас все хорошо.
Маша еще постояла у окна, но она уже чувствовала — ее ждут.
Глава 27
Дорога обратно всегда короче. Маша не заметила, как очутилась на снежной вершине, где ее ожидали с нескрываемым нетерпением. Ей казалось, что сейчас заиграют фанфары, ну… «Прощание славянки» или что-то в этом роде… Правда, Маша имела смутное представление о фанфарах и уж тем более о том, можно ли на них сыграть сложную лирическую мелодию.
Но все прошло сухо и технично. Недовольный Ангел взял ее за одну руку, недовольный Демон — за другую. Так они и стояли, пока Маша не почувствовала себя как-то неприятно. Дело было не в физических ощущениях — этого она просто не могла испытать, но на душе стало беспокойно, тревожно. Ей хотелось вырваться, но Ангел и Демон вцепились в кисти рук мертвой хваткой, и тревога уже превратилась в истерику, и такое отчаяние захлестывало, такая ненависть к этим мучителям, которые не дают ей спастись, бежать, что она взвыла и задергалась, заметалась, и все это напоминало дурдом. Но когда Маше уже казалось, что она стоит на границе, отделяющей безумие от реальности, и граница эта — острая, как бритва, она увидела свет. Такой… Не то чтобы яркий… Не так, как на земле, когда ты щуришься, и темные пятна расплываются — она могла смотреть, и это была благодать — свет ласкал ее, нежил, в него хотелось окунуться, нырнуть с головой и затаиться…
— Уходить всегда трудно… — послышался голос. — Надеюсь, тебе понравится мое тело. Я о нем заботилась. Не прощаюсь. Или прощаюсь… В общем, удачи и с Богом!
И Маша почувствовала, что Ангел и Демон ослабили хватку — или это она куда-то пропала? Она чувствовала, что исчезает, и не могла понять — как, но тревога и отчаяние сменились грустью — такой приятной, хоть и мучительной, но сладкой — когда ты жалеешь о том, что позади, но уже предвкушаешь то, что будет.
В темноте что-то мелькало — какой-то сумбур: лица, животные даже какие-то, вот она идет по улице, а на улице везде песок, как на пляже… Толстая женщина с крокодилом на поводке тыкает в нее пальцем и хохочет — у крокодила лапы высокие, как у лабрадора, и Маша никак не может понять — что в ней такого смешного, а потом вдруг видит, что она надела свитер, куртку, сапоги, а трусы надеть забыла, и это ужасно, потому что мало того, что белый день, центр города, так она еще идет устраиваться на работу…
Она дернулась и поняла, что проснулась. Хотела было открыть глаза и испугалась. Настолько, что решила спать вечно, — может, это возможно, если не пить, а пить она не будет, и есть надежда, что она давно не ела…
Это было глупо.
Но открыть глаза и удостовериться, что ты спала и тебе все это приснилось, что ты валяешься у себя на Патриарших, и просто осоловела от жары, или открыть глаза совсем неизвестно где и понять, что сидишь в теле старой некрасивой женщины, или…
Маша ухитрилась пролежать так довольно долго. Кажется, она даже заснула на время, но потом все-таки очнулась окончательно, разнервничалась, и от нервов лежать было уже совершенно невозможно.
И она решилась. Сначала открыла глаза и уставилась в потолок. Потолок был знакомый — спальня на Тверской. Повалявшись так минут десять, рискнула вытащить руки из-под одеяла. Руки были смуглые, с узкими кистями, тонкими пальцами и ухоженными ногтями.
— Ух ты! — одобрила Маша.
Руки ей понравились. Уже несколько бодрее она откинула одеяло и уставилась на ноги. Ну… Суховаты. То есть это, разумеется, лучше, чем если бы она была рыхлой и толстой, но ножки, что уж и говорить, худенькие. Не такие, как у Виктории Бекхем, но… Хотя какие могут быть «но»? Тысячи девушек мечтают о таких ногах!
Выше — плоский живот (не обманула Жаба!), грудь обычная — первый размер, но очень милая, и соски вполне ничего — среднего размера, с карамельным оттенком, из чего, видимо, следует, что она брюнетка. Маша ощупала задницу и поняла, что у нее спортивные бедра — в меру выпуклые и подтянутые.
Она выдохнула. Пока все хорошо… Она легко спрыгнула с кровати и пошла было в гардеробную, но перед дверью ее буквально парализовало. Ни шагу не могла ступить.
Это ужасно!
Сейчас она увидит свое новое лицо. И даже если она — самая красивая женщина в мире, это будет другое, чужое лицо! О боги! Как все это пережить?
Ответ был прост — с помощью виски. Маша кинулась вниз, едва не переломав свои новые, модельные ноги, — даже была идиотская мысль: не мое, не жалко, постаралась не заглянуть ни в одно пространство, где могло появиться отражение, налила полстакана виски и поняла, что руки трясутся.
