Наталья Миронова - Синдром Настасьи Филипповны
Все засмеялись.
Пришла пора прощаться. Никита вызвал две машины: одну для Божены Яновны, Феликса и Эллы, а вторую для Софьи Михайловны, Юли и Дани.
Когда они остались одни, Никита потребовал:
— Теперь ты давай колись.
— Честно говоря, очень не хочется, — призналась Нина. — Все уже кончилось. Без последствий. Давай просто забудем.
— Да нет уж, рассказывай.
— Никита, честное слово, инцидент исперчен. Не хочется портить такой чудный вечер.
— Опять начинаются тайны мадридского двора?
— Да никаких тайн! Бывшая Феликса пыталась прорваться в ресторан. Мы с Феликсом ее спровадили. Конец истории.
— Как ей удалось войти? — спросил Никита.
— Вот знаешь, за что я тебя люблю? — Нина со вздохом прислонилась к его плечу. — Ты всегда вцепляешься прямо в глотку.
Он засмеялся:
— Ну так все-таки?
— Тамара отдала ей свое приглашение. Она большая шишка в МИДе. Не Тамара, а бывшая Феликса. Она на Тамару надавила.
В подробности Нина решила не вдаваться.
— Все равно это было подло с ее стороны, — нахмурился Никита. — Она могла сказать тебе, что на нее давят. Черт, она могла сказать Павлу!
— Эта женщина ее разжалобила. Наговорила ей с три короба. Мол, посещение этой свадьбы скажется на карьере ее сыновей.
— Но это же абсурд! Они уже были на свадьбе, когда она приперлась!
— Матери часто совершают абсурдные поступки, — робко возразила Нина.
— Чушь! Плевать ей на сыновей! Она просто хотела отравить настроение Феликсу. А если бы удалось, то и всей компании. Ладно, черт с ней. Скажи лучше, как ты поступишь с Тамарой.
— Сожгу на костре, как Савонаролу. Чего ты от меня хочешь? Мы дружим с первого класса! Я ей уже сказала все, что о ней думаю. Только об одном тебя прошу: не говори Павлу.
— Думаешь, он не знает? Может, не знает об этой конкретной истории, но, уверяю тебя, он не слепой.
— Ладно, давай не будем об этом. Столько хорошего случилось! Я так рада за Юлю! И за Эллу Абрамовну! Они выстрадали себе счастье. Хоть бы у Юли все получилось!
У Юли все получилось. Она прилежно занималась с Галыниным, подготовила репертуар для выступления перед приемной комиссией. Труднее всего ей давалась басня: у нее не было задатков характерной актрисы.
— Не волнуйтесь, — сказал Галынин. — Может, до басни еще и не дойдет.
— А говорят, басню первым номером спрашивают!
— Нет, первым — любой отрывок по вашему выбору. Мы должны их потрясти, тогда басню не спросят. А даже если спросят, это уже не будет иметь значения.
На всякий случай он выбрал для нее патриотическую басню «Волк на псарне», требующую минимума характерности, и Юля успокоилась.
Для выступления перед комиссией они разучили стихотворение Марины Цветаевой «Тоска по родине». Галынин рассказал, как, по словам одной очевидицы, с которой он был знаком, читала эти стихи сама Цветаева, и его рассказ помог Юле приблизиться к цветаевской манере, насколько это вообще было возможно.
Вернувшиеся из Норвегии Элла и Феликс все-таки приехали к зданию РАТИ в день сдачи экзамена по специальности, хотя Юля умоляла их не приезжать. Даня, конечно, тоже приехал. Они заметно выделялись в толпе таких же сумасшедших родственников, пришедших поболеть за своих чад.
Галынин устроил так, чтобы Юламей прослушивали одной из первых, пока приемная комиссия еще не одурела от молодых людей женского и мужеского пола, «любящих вставать поздно», как говорил великий артист Михоэлс, и потому рвущихся на актерский факультет.
Своим надорванным трагическим голосом Юламей незаметно, без нажима, но очень точно передавала изломанный, словно ползущий с перебитым хребтом цветаевский ритм. Она прочитала стихи негромко, сдержанно, с царственным презрением, как бы снисходя до слушателя, заставляя членов комиссии буквально вытягиваться в ниточку и ловить каждое слово. Поэтому когда последние слова стихотворения
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина…
Юля произнесла, чуть заметно повысив голос, это прозвучало как вопль.
Члены комиссии не сразу пришли в себя. Переглянулись. Пошептались. Юламей терпеливо ждала, даже не пытаясь услышать, о чем они говорят. Потом ее попросили подойти к столу, стали спрашивать, не занималась ли она в какой-нибудь студии. Она честно сказала, что занималась совсем немного, всего месяц, с Николаем Галыниным, а до этого была у него в театре инструктором по гимнастике. И еще она назвала двух замечательных преподавательниц РАТИ, ставивших ей голос.
— Голос у вас какой-то… странный, — заметил один из членов приемной комиссии.
— У меня была травма гортани, — призналась Юламей. — Но меня проверяли, голос слышен отовсюду.
Ее отпустили, сказав, что результаты будут известны позднее. У нее возникло чувство опустошенности, разочарования… Она готовила и басню, и музыкальный отрывок, и даже пластический этюд! И ничего этого не понадобилось…
Она вышла из аудитории подавленная, чуть ли не в слезах. Ее провожали кто сочувственными, кто злорадными взглядами. Многие выходили в эту дверь именно с таким выражением лица.
Выйдя во двор, Юля увидела родных. Они бросились к ней, обняли… Она крепко прижалась к матери, стараясь не расплакаться. Ни Элла, ни Феликс не стали спрашивать ее ни о чем.
— Нет, ну в натуре, — раздался ленивый и насмешливый голос Дани. — Как дело-то было?
Юля выпрямилась и все-таки смахнула слезы.
— Басню не спросили. А я так готовилась… Правда, Галынин говорит, что, если басню не спросили, это хороший знак…
— «Что-то ты недоговариваешь», как сказала Муму Герасиму. — Даня покачал головой. Его голос звучал все так же насмешливо и беспечно. — Ну если хороший знак, чего ж тогда слезы лить?
— Но я же учила! — сквозь слезы улыбнулась Юля. — Знаешь, сколько мы с ним репетировали эту проклятую басню!
— Так, девушка, вам шашечки или ехать? — спросил Даня, притворяясь строгим. — Что они вообще сказали-то?
— Что результаты будут известны позже. Они никогда сразу не говорят.
— Ну и шут с ними. Подождем. Нам не привыкать.
Но ждать не пришлось. К ним подошел улыбающийся Галынин.
— Юленька, вас приняли. Только тихо, это пока секрет. Прямо на второй курс. Постановку голоса вы уже прошли, с пластикой у вас все в порядке. Теперь могу сказать: я в вас ни минуты не сомневался. Вы буквально сразили приемную комиссию.
Юля к этому моменту уже таяла как масло и боялась, что вот-вот растечется лужицей у его ног. Но ее скорпионья натура все же не могла не прорваться:
