Наталья Светлова - Научиться дышать
— Тетя Ира, у меня горло болит, — пожаловалась Света и сжала ее руку.
— Сейчас твой папа придет и скажет, что тебе можно выпить.
Их ладони коснулись друг друга, и кожа Вересовой буквально запылала. Такая маленькая детская ручка, а сколько несправедливости этого мира она познала. И она, такая взрослая тетя Ира, которая вела себя большую часть сознательной жизни как глупый ребенок.
И сейчас в ее сознании словно черное столкнулось с белым. Кому-то жизнь дает так много и так незаслуженно. А кто-то приговорен к жалкому существованию с рождения, к мукам и обидам, а всего-то дело в том, кто твои родители. Наверное, если бы люди с умом подходили к рождению детей и не закрывали глаза на тот факт, что в этом мире больше шансов выжить и жить достойно только у тех, кто изначально родился с большим запасом всего и сразу, не было бы такого количества обездоленных, обиженных, затаивших злобу людей.
В другой комнате Вересова могла слышать невнятные звуки, издаваемые Оксаной, и призывы Волкова к ее разуму, который сейчас утопал в первичном океане алкогольных паров всех видов. Ее взгляд переместился на Свету, которая закрыла глаза и беспокойно спала. Нет, она точно не думает, что не нужно рожать детей. Надо делать это с головой. Почему нынешние женщины считают, что родить ребенка — это верх успеха, верх самореализации, самое большее, на что они способны? Что в этом такого трудного и заслуживающего оваций? Каждая может родить, ума для этого много не надо. Но далеко не каждая мать может обеспечить своего ребенка максимальным количеством благ, чтобы он никогда не знал лишений. Зачем же рожать детей в нищете и неблагоустроенности? Чистой воды глупый, опасный эгоизм.
— Ир, мы можем пройти в кухню? — Волков, запыхавшийся и растерянный, заглянул в детскую.
— Можем, только ты разбуди дочь и дай ей нужные лекарства. У нее температура огромная.
— Тогда ты иди в кухню, там чай сама найдешь и печенье… А я пока разберусь с этими баночками.
Кивнув, Ирина вышла из комнаты, выпуская теплую ладошку Светы. Спасибо таблеткам за то, что это мимолетное касание рук не искорежило ее и так побитую нервную систему. В кухне девушка остановилась у вечернего окна, смотря в засасывающую темноту. Для многих людей дети лишь игрушки или стереотип, навязанный обществом. Нас же с младых ногтей учат тому, что семья превыше всего и у каждого должен быть ребенок, а уж у девушки тем более. Потому-то столько молодых девчонок, которые сами не встали на ноги, не стали личностями, не всегда даже умеют мыслить разумно и по-взрослому имеют детей, выполняя недальновидный заказ общества. Так просто надо. А о благополучии детей они думают в последнюю очередь. Какая разница, что ребенок вырастит с завистью к другим детям, живущим в лучших условиях, какая разница, что ребенок лишится счастливого детства только из-за беспечности родителей. Не так важно, какую жизнь получит ребенок, в трущобах или трехкомнатной квартире, лишь бы взрослые тети и дяди наигрались в живых кукол.
— Вань, а ведь Оксана, получается, была молодой, когда родила Свету? — спросила Ирина, слыша его шаги за спиной.
— Да, это так. А что?
— Просто интересно, зачем она это сделала, если ты стал единственным шансом этой девочки.
— Я не понимаю, к чему ты клонишь, — насторожился мужчина.
— Да я не клоню, а говорю прямо. Считаю эгоистичной безмозглостью рожать в двадцать лет. Родить только ради того, чтобы родить. Вот же бред. Люди вполне достойны той жизни, которой живут, если они сами каждый раз выбирают безрассудство и ограниченность.
— У тебя самой-то что есть, чтобы ты имела право кого-то осуждать?
— У меня ничего нет, но лучше так, чем иметь несчастного ребенка на руках и ничего за душой. Прости за правду.
Волков был шокирован ее откровениями. Они больно резанули по нему. Он знал, что Оксана родила в двадцать, а потом отец ребенка ушел от нее. Бывают и такие скоты. Но он никогда не думал об этом в том ключе, в каком преподнесла ему это Ира. Действительно, рожать, не имея на руках собственной квартиры, хорошо оплачиваемой работы эгоистично. Однако он не мог винить Ксюшу в эгоизме, так как мало что знал о ее прошлом и старался не лезть туда без приглашения.
— Ладно, Вань, не обижайся. Правда всегда колет толстой иголкой, но иногда нужно чуток мазохизма, а то можно сгнить во лжи и притворстве.
— Ну да, ты никогда не притворялась.
Обоим стало ясно, что через секунду-другую начнется новый раунд этого непрекращающегося боя. И Вересова была к нему готова. Таблетки делали ее неуязвимой перед ним.
— Я не притворялась. Я всегда была собой. Когда мы общались во время моей инвалидности, я была другой Ирой, той девушкой, какой мне не позволило стать мое окружение. Потом во мне проснулся прежний монстр, и я бросила тебя. Я все знаю, я варюсь в этом котле уже три года. Так что не надо пытаться сделать мне больно. Больнее, чем есть, уже не будет.
Иван сохранял молчание. Она действительно никогда не носила маски, он сам видел в ней то, что хотел видеть. И в Оксане сейчас видит то, что ему хочется, а не то, что есть на самом деле. Видимо, таков удел человека: обманывать себя всегда и во всем.
— Почему ты не можешь простить меня, Вань? Даже сейчас, видя, на какое дно я упала. Заметил, сколько во мне появилось крутой философии? Так всегда случается, когда падаешь на дно глупым человеком. Невозможно вернуться назад, не став взрослее и мудрее.
— Хочешь правду? — устало произнес Иван и сел за стол. — Ну слушай тогда. Я не смог тебя забыть и простить где-то в самых глубоких и беспросветных слоях души. Это не поддается объяснению, но мы так сделаны, что порой совсем не те люди врезаются в память, в сердце, в саму душу. Вот и я влюбился, как несмышленыш лет шестнадцати в девочку, которой со мной не по пути, и убеждал себя, что смогу удержать ее. Но чем мне было тебя удержать? Так, Ира?
— Так, Вань. Тогда той идиотке не хватило ума понять, что у тебя было все, чтобы она осталась.
— И этот самый образ, эта мечта, которую я слепил у себя в голове из розовых облаков, помутила мой мозг. Мне бы не было так тяжело видеть тебя сейчас, будь ты для меня тогда девкой на раз, сменным постельным бельем для кровати.
В кухне послышался тихий скулеж, и к компании присоединилась Собака. Сердце девушки снова было на грани побега из грудной клетки. Она встала на колени рядом с собакой и обняла ее за морду. Та лизнула лицо Ирины и весело завиляла хвостом, признавая в ней давнюю знакомую.
— Прости, что я бросила вас, — самым тихим шепотом сказала Вересова и почувствовала обжигающие слезинки на глазах. — Степень моего идиотизма не поддается исчислению.
