Филлис Уитни - Бирюзовая маска
— Веласкес.
Она не сделала попытки уклониться.
— Что с ним?
— Ты думаешь, Пол и Элеанора унесли его, чтобы продать?
Глубоко вздохнув, что, казалось, придало ей силы, она выпрямилась и сбросила одеяло.
— Я так не думаю. Пойдем посмотрим.
— Они сказали тебе, что взяли картину? — спросила я, идя за ней в дом.
— Нет. Я догадалась после твоего прихода. И проверила, чтобы убедиться в этом. Они не потрудились хорошенько спрятать ее.
Пройдя через гостиную, она открыла дверь в туалет и стала рыться в шкафу.
Не найдя того, что искала, она опустилась на колени и стала на четвереньках ползать по полу. Когда она взглянула на меня, в глазах у нее была тревога.
— Вероятнее всего, Пол спрятал ее здесь, свернув в трубочку. Она была здесь вчера.
Мы обе не заметили, что стук печатной машинки позади нас прекратился, и не вспомнили о Поле, пока он не встал позади нас в дверях.
— Что спрятал? — спросил он.
Сильвия даже не взглянула на него.
— Веласкеса, — сказала она, не поднимаясь.
Я увидела, как меняется его лицо. Зеленые глаза злобно зажглись, он наклонился вперед, взял жену за руку и поднял ее. Сильвия вскрикнула и потерла руку, когда он отпустил ее.
— О чем ты говоришь? — требовательно спросил он.
Она продолжала потирать руку, но отвечала ему достаточно энергично:
— Ах, Пол, тебе лучше удаются интриги на бумаге. Думаю, теперь уже все знают о твоем заговоре с Элеанорой. Можно считать, что все было достаточно безопасно, потому что Хуан никогда не наказал бы ее. Но что вы сделали с картиной? Не могли же вы просто вынести и продать ее? Не так же быстро!
Оттолкнув нас обеих, он сам обшарил туалет. Не найдя рулон на полу или в углу, он свалил вещи с полок, перевернул все вверх дном и под конец страшно разозлился.
— Как она собирается поступить? — требовательно спросил он и подошел к телефону. Через минуту он уже набрал номер Кордова и говорил в трубку. — Она должна быть здесь, Кларита. Поищи ее.
На другом конце провода положили трубку, и на некоторое время воцарилась тишина. Мы с Сильвией уселись на кушетку и ждали, не глядя друг на друга. Лицо Пола было красным от ярости, и я не хотела бы оказаться на месте Элеаноры в эту минуту.
— Все уже догадались, — сказала ему Сильвия. — Ты ничего не можешь сделать, кроме как вернуть картину. Зачем вообще вы сделали эту дикую вещь?
Он обратил на нее яростный взгляд, и она вздрогнула, отвернувшись. Кларита снова была на проводе, и Пол слушал.
— Спасибо, — сказал он без всякого выражения и повесил трубку. — Элеанору не могут найти. Машина в гараже, а ее самой поблизости нет. И, очевидно, с ней исчез Веласкес. Думаю, она взяла такси и сейчас на полпути к Альбукерку.
— В таком случае, это не твоя вина, — сказала Сильвия. — Хуан ничего не может поделать, если картина у Элеаноры. Тебе повезло, если ты так легко отделался.
Он выскочил из комнаты к воротам, оглядел патио, территорию вокруг дома, как будто все еще надеялся найти ее. Случайно взгляд его упал на мою картину — и застыл. Он поднял ее, вытянул перед собой в руках, рассматривая небольшую деревушку, заросли хлопка и извилистую дорогу, по которой двигалась маленькая дотошно выписанная фигурка.
— Почему Элеанора? — спросил он у меня.
— Предполагалось, что это не Элеанора, — сказала я. — Это Керк.
Картина загипнотизировала его, но заговорил он не о ней.
— Нет, она не удрала с картиной. Я знаю, что она сделала. Вчера мы некоторое время провели вместе, и она была вся в сомнениях — совсем не похожа на себя. Однажды она заметила, что хотела бы поехать в Бандельер, чтобы все обдумать. У нее какое-то влечение к этому месту. На этот раз она могла поехать на такси — чтобы сбить нас со следа, оставив машину в гараже.
— В таком случае, я надеюсь, вы дадите ей уйти, — заметила Сильвия раздраженно. — Она делает это только для того, чтобы кто-то поехал за ней и упросил вернуться домой.
— Ей надо не это, — мрачно заявил Пол. — Но на этот раз я еду за ней. Я намерен вернуть ее.
Сильвия прыжком соскочила с кушетки, бросившись к нему.
— Нет, Пол, нет! Пока ты в ярости, не ходи никуда. Немного подожди — подожди!
Я с удивлением смотрела на нее, а Пол не обратил внимания: он уже пошел к гаражу. Я забрала свою картину и ушла, а они даже не заметили. Не имело значения, что сейчас делала Элеанора или что случилось с Веласкесом. Это больше меня не интересовало. Мой интерес был однозначным. Можно вычеркнуть Сильвию из списка. Остается Кларита.
В крыле, где располагались спальни, было сумрачно и тихо, а первая дверь — в комнату Клариты — была открыта. Я остановилась на пороге и позвала ее, но никто не ответил. Когда я уже собиралась уходить, мое внимание привлек кончик желтой ленточки, свисающий из закрытого ящика рабочего столика Клариты.
Через секунду я уже подняла крышку ящика. Детский чепчик лежал в ящике поверх других вещей. Я жадно схватила верхний листок из связки бумаг. Полувыцветший шрифт, казалось, выступал из страницы, и я заметила рваный внутренний край, где листок был оторван от книги. На всех следующих листах был такой же след. Значит, в тот день на ранчо была Кларита. Кларита перерыла комнату Кэти и вырвала страницы из дневника. Здесь, в моих руках, были слова Кэти, был ответ на все.
Стоя на том же месте, я принялась читать, пробегая глазами строчки почерка, так мне знакомого. Кэти описывала не день смерти Доро, как я ожидала. Она писала о прошлом.
Весь день шел дождь. Когда я вспоминаю тот день, я всегда думаю о дожде, стучавшем по крыше маленького домика в Мадриде. Все, что мы смогли сделать, это взобраться по склону холма и принести ее в хижину, потому что время ее подошло. Со мной пришли Кларита и старый Консуэло, который понимал в таких вещах. Мы вскипятили воду, чтобы стерилизовать ее, и слушали, как она стекала. Все это время Кларита зло бормотала что-то. Я пыталась утихомирить ее, но в тот день только злоба к ним обоим жила в ней. Я сделала все, что было в моих силах. Моя девочка была испугана и нуждалась в любви, и хотя бы это я могла ей дать. Она была моей младшенькой, и во мне не было упрека, во мне не было злобы. Но все мы знали, что с Хуаном придется поговорить, когда все это кончится.
Я дочитала до конца страницы, положила ее в сторону и взяла следующую. Теперь я знала, что означает чепчик. Он никогда мне не предназначался. Я родилась пять лет спустя.
— Ты роешься в моих вещах? — раздался позади меня низкий голос, и я резко обернулась.
Губы Клариты были бледны, глаза метали молнии. Я смотрела ей в лицо, пытаясь унять дрожь.
— Я начинаю понимать, — сказала я ей. — Моя мать вернулась в ту хижину, чтобы родить ребенка, да? Ребенка на пять лет старше меня.
