Анна Берсенева - Возраст третьей любви
Ей стало немного полегче, когда он произнес первые слова, посмотрел на нее, улыбнулся, когда лицо его мгновенно переменилось и даже посветлело – исчезло это измученное выражение…
– Ты выспалась хоть немного? – спросил Юра.
– Спасибо, – смутилась Женя. – По-моему, я вчера прямо в мокром во всем уснула…
– Да, пришлось немножко… – Она заметила, что он тоже смутился. – Но ты бы заболела, если бы всю ночь так пролежала.
Женя чувствовала, что он тоже охвачен неловкостью. Как будто не было вчерашнего дня, который так их сблизил! Осталось только на «вы» перейти.
Она видела, что он хочет встать, одеться и не решается сделать этого при ней. Женя отвернулась к стене, как в поезде, когда попадают в одно купе женщины и мужчины. Ей стало тоскливо от этого случайного сравнения.
Зашуршал лапник, стукнули о бочку сапоги.
– Ты одевайся пока, Женя, – услышала она. – Я выйду. Здесь родник точно должен быть поблизости, раз рыбаки стан поставили. Видишь, и ведро есть. Принесу воды.
Мятое оцинкованное ведро и правда стояло у двери.
– Не уходи только далеко! – Женя быстро обернулась, села, поморщилась, слегка подвернув правую руку. – Что это ты вчера говорил насчет медведей?
– А-а! Да нет, какие медведи, – улыбнулся Юра. – Это я так, выдумал для полноты впечатления. Ты же в тайге никогда не бывала, наверное?
– Никогда, – кивнула Женя. – Я на даче только бывала в Малаховке.
– Смотри, соседи! – обрадовался он. – А у нас в Кратове дача.
– Да это не моя… Я у подружки, – объяснила Женя. – Юра, давай я лучше с тобой пойду!
– Нет, – сказал он. – Медведю все равно, двоих есть или одного, так что незачем его баловать. Да шучу я, ну честное слово – шучу! Поищу родник, принесу дров и вернусь.
– Куртку возьми, – вздохнула она. – Спасибо, мне тепло было…
– Это лапник теплый. И печка. Ты все-таки не выходи пока без меня, ладно? Если выйдешь, то от двери не отходи.
Юра говорил отрывисто, отводил глаза. Женя чувствовала, что и ее не отпускает неловкость.
Пока его не было, она оделась, натянула сапоги, которые, как ни странно, совсем высохли за ночь, и вышла из избушки. Остановилась у порога, прикрыв за собой дверь, чтобы не уходило тепло, и изумленно огляделась.
Теперь Женя поняла, почему так тускло светилось окошко. Все вокруг тонуло в сплошном тумане. Странно было видеть туман, клочьями висящий над глубоким снегом между деревьями. И ничего нельзя было разглядеть на расстоянии десяти шагов; только темнели стволы каких-то высоких деревьев – сосен, что ли?
«Куда он пошел? – Женя почувствовала, как волосы начинают шевелиться у нее на голове. – Как он вернется, ничего же не видно…»
– Юра-а! – крикнула она. – Юра-а, где ты, возвраща-айся!
Ей показалось, что даже эхо тонет в тумане. Она обошла избушку, боясь отойти от нее дальше трех шагов, и вернулась внутрь, изнемогая от страха: ей казалось, что он никогда не вернется, вообще никогда…
– Отель «Хилтон», – сказал Юра, помешав угли и прикрыв железную дверцу «буржуйки». – Нет, ну скажи, могла ты думать вчера в это время, что будешь сидеть в тепле и пить горячий чай?
– Не могла, – засмеялась Женя. – Я вчера в это время вообще думать не могла.
В бочке гудел огонь, и в маленькой комнатке действительно стало тепло, хотя по-прежнему было сумрачно. После того как Юра вернулся с ведром воды, они умылись перед домом и уже успели обследовать всю избушку – благо она была невелика.
По традиции всех охотников и рыбаков хозяева оставили здесь все, что может понадобиться человеку, если он случайно набредет на это пристанище.
В плотно закрытой жестяной банке из-под чая лежали спички, соль и завернутая в бумажку заварка.
На рубленном из тонких бревен столе стояли трехлитровые банки под капроновыми крышками. В одной из них была перловка, в другой – сушеные грибы, в третьей – ягоды, тоже сушеные.
В углу лежали какие-то лески с крючками, про которые Юра сказал, что они – донка.
Даже лампа керосиновая была, и керосин в металлической фляге. Юра плеснул немного на сырые дрова, когда растапливал печку. Теперь на «буржуйке» стоял котелок и в нем булькало грибное варево.
Но в самое большое умиление их привела бутылка водки, заботливо обернутая мхом.
– Молодцы мужики! – заметил Юра. – От себя ведь оторвали, оставили…
Из всего, что может понадобиться в скромном быту, здесь не было разве только одеял и подушек.
– Они спальники с собой привозят, – объяснил Юра. – Здесь же тряпки не оставишь на зиму, сгниет все от сырости. Ничего, лапник сейчас совсем просохнет.
Жене тоже казались ерундой такие мелочи, как подушка. Господи, да они ведь уже сто раз на дне морском могли лежать, до того ли!
– А… как они вообще-то сюда попадают? – осторожно поинтересовалась она. – Ну, рыбаки эти?
– Мы вертолета дождемся, – мгновенье помедлив, ответил Юра. – Они на лодках попадают, а нас вертолет заберет.
– Думаешь, нас заметят? – так же осторожно спросила Женя. – Нет, Юра, я совсем не боюсь, но…
– Туман развеется – и заметят, – ответил он. – Не век же он будет туманиться. К тому же у меня ракетница есть. Выстрелим, как только вертолет услышим.
Юра показал Жене ракетницу, похожую то ли на обрез, то ли на старинный дуэльный пистолет, и зачем-то объяснил, как ее надо держать и на что нажимать.
– А ты? – насторожилась Женя. – Разве я буду стрелять?
– Да на всякий случай, – улыбнулся он. – Что ты сразу пугаешься? Звери здесь исключительно безобидные – зайцы, лисы. В крайнем случае, росомахи.
Женя почему-то была уверена, что в тайге должны быть медведи и рыси, но спорить с ним не стала. Поджав ноги, она сидела на своем топчане, на лапнике, и смотрела, как, присев на корточки у печи, Юра подбрасывает в огонь березовые ветки потолще.
Рукава его свитера были подтянуты до локтей, он почти прикасался к дышащим углям тонкими, гибкими пальцами, как будто не чувствовал жара. Отсветы огня неровно ложились на его лицо, усиливая и без того заметную выразительность черт – не плавных и не жестких, а… Женя не знала, как назвать черты его лица. Все по отдельности, пожалуй, еще могло показаться суровым – сжатые губы, твердый абрис щек. Но общее впечатление было другое, а какое – она не понимала…
– Вскипела вода, – сказал Юра, услышав бульканье в большой жестяной кружке, стоящей на печке рядом с котелком. – Я побреюсь пока, а ты чай себе завари. Или ягоды, если хочешь. Только мне не заваривай, я сам потом.
Он перелил немного кипятка в какую-то жестянку.
– Что-что ты сделаешь? – не поверила своим ушам Женя.
– Побреюсь, – повторил он. – Воды же много, останется на чай.
