Сидони-Габриель Колетт - Свидание
«Померещилось… Стакан или два лишних…» Он вопросительно взглянул на половину луны, которая была теперь прямо над головой. «Ни облачка, как нарочно. А, ладно». Он дождался, пока маленькие испанцы в белых, пестреющих пятнами куртках уберут со стола, попросил стакан воды со льдом. «От меня пахнет вином и табачным дымом. Впрочем, от Розы, наверное, тоже. Слава Богу, она женщина, которую не пугает всё связанное с человеческим телом, настоящая женщина…»
Он не сводил глаз с освещённого окна Розы. «Сейчас она чистит зубы, налив в стакан побольше душистого эликсира. Проделывает множество манипуляций со своим лицом и телом – на мой взгляд, совершенно излишних. Болтает с Одеттой через закрытую дверь – или дверь открыта?.. Мне ещё ждать и ждать».
Окна Бесье погасли. Десять минут спустя стало чёрным и окно Розы. Тогда Боннемен, прячась под сводами, направился к узкой двери, которая вела из внутреннего дворика на пустырь.
Наступая на хрустевшие под его подошвами кусочки штукатурки и черепки, поглаживая на ходу тугие белые цветы аронника, которые жадно впитывали ночную влагу, он пересёк белёсое чистилище, за которым ждал его рай.
На изгибе узкой, неровной тропинки, на полдороге к парку паши, вдали, словно задёрнутое тонким газом зеркало, показалось море. «Какая красота… Строго горизонтальная линия, небо словно мягко опирается на неё, в этот слабый отсвет на воде – как будто лодочка. Только это и нужно – не больше и не меньше, – чтобы я перестал быть несправедливым, завистливым, вообще таким, каким не нравлюсь себе…»
Прислонившись спиной к полуобвалившейся изгороди, окончательно успокоенный – ни собак, ни высокого забора не было, – он любовался чёрной массой кедров, на фоне которой там и сям выделялась мягкими очертаниями, словно кучевые облака, более светлая зелень – мимозы, сгибающиеся от цветущих гроздьев и исходящие ароматом. Далеко внизу мерцал едва различимыми огоньками уснувший город; временами наступала тишина, сравнимая лишь с той, что снисходит на человека вместе со сном. В одно из таких дивных мгновений Боннемен вдруг услышал торопливые, спотыкающиеся шаги и увидел на тропинке неуверенно ступающую тень. «Фантастика! – воскликнул он про себя. – Я и думать о ней забыл».
Он побежал, ощутил, наконец, без помех близость тела, аромат щедро разбрызганных густых кудрей, прерывистое дыхание.
– Вот и ты! Ничего себе не сломала?
– Нет…
– А Бесье? Ты не наделала шуму?
– Нет…
– Не боялась?
– Конечно, боялась…
Он крепко держал её за локти; пока ему доставляло наслаждение просто говорить ей «ты». Она подняла к нему лицо: слабый свет луны окрасил её прелестные щёки бледно-голубым, а рот под слоем помады – тёмно-фиолетовым. «Неужели она так никогда и не будет для меня розовой, и белой, и алой, и золотистой?» Он раздвинул края плаща, чтобы дотронуться до платья, нарочно измятого ещё с утра, и до того, что было платьем прикрыто; Роза стояла неподвижно, принимая, впитывая его ласки вплоть до легчайших касаний.
– Идём же, идём…
Он сжал её обнажённый локоть, и через дыру в изгороди они вошли в парк.
– Видишь, надо идти всё время прямо по этой аллее, потом будет развилка, мы свернём налево и придём на ту самую лужайку, на наше бархатистое ложе в обрамлении камней и цветов… Роза, Роза… Не бойся, я тебя держу…
Она тяжело повисла на его руке, остановилась:
– Темно.
– И слава Богу! Можешь закрыть глаза, если не хочешь смотреть в темноту, я поведу тебя.
– Ты уверен? Бернар, там темно…
Он тихонько рассмеялся, чувствуя себя большим и сильным.
– Зажмурься и ни о чём не думай, дурочка моя маленькая, трусишка! Я скажу тебе, когда мы придём.
Она доверчиво кивнула и прижалась к нему. Но поднимаясь всё выше по крутой, изрытой тропе, Боннемен почти не узнавал пути, показавшегося ему днём таким легким. Он тихонько отстранил Розу от своего плеча и повел её за руку. Свободной рукой нащупал в кармане электрический фонарик, но включить его не решился. Лунному свету слишком трудно было просачиваться сквозь густоту ветвей, и уже через несколько минут Бернар ощутил, как подымаются в нем раздражение и безотчётный страх, которые подстерегают человека, бросающего вызов ночи в самый непроглядный её час, в тени, что чернее ночной черноты. Он споткнулся, сдавленно выругался и щёлкнул кнопкой фонарика. Узкий туннель света с радужными краями прорезал тьму.
– Не надо! – вскрикнула Роза.
– Ты хоть знаешь сама, чего хочешь, детка? Хнычешь, что темно, а света боишься…
Он тотчас выключил фонарик, увидев, что они на верном пути. Тут и свод деревьев над ними раздвинулся; на синей полоске неба замерцали звёзды.
– Мы почти пришли, – добавил Бернар уже мягче: жалость шевельнулась в нём, когда он почувствовал, что ладошка Розы в его руке стала влажной, оставшись всё такой же холодной. Но она молчала, прилежно подстраиваясь к его шагам; он слышал только её частое дыхание. Ещё дважды он включал фонарик, успевая на миг увидеть и узнать белые ломоносы над головой, арку, увитую длинными гроздями глицинии…
– Чувствуешь, как пахнут? – спросил он едва слышно.
И обнял наугад прильнувшее к нему тело, встретил губы Розы; от его горячего рта им передавалось тепло, жар любовного нетерпения. Они пошли дальше, медленно, словно тащили за собой груз, слишком тяжёлый для двоих, изредка освещая дорогу короткими вспышками. Наконец они нашли развилку аллеи, потом – пестреющую цветами изящную кладку, львиную морду, вырвавшуюся на свободу струйку воды, которая заискрилась в белом луче фонарика.
– Посиди здесь, я пока осмотрю наши владения… Роза скинула плащ и протянула его Бернару.
– На, расстели его на траве изнанкой вверх. – Зачем? – простодушно спросил он.
– Как?.. Чтобы… Ну…
Она прикрыла рукой глаза, заслоняя их от света. Он наконец понял, и сердце его преисполнилось благодарности к этой новой Розе, которую он ещё плохо знал. Розе стыдливой и практичной одновременно, неоценимой спутнице в ночных забавах, не упустившей из виду их земную сторону.
– Я кладу фонарик сюда, на край, смотри не смахни его, – прошептал он.
– У меня есть свой в сумочке, – так же тихо ответила Роза. – Посмотри хорошенько, нет ли тут каких-нибудь тварей.
Вертикальная струйка воды, белая на фоне зелени, натыкалась на остаток мозаичного желобка и вытекала по нему на Каменный край фонтана, внутри которого мягкая трава, казалось, не таила опасностей. Зашуршали крошечные крылышки, взлетели разбуженные лучом фонарика обитатели ветвей.
Бернар перешагнул через камни, присел, чтобы пощупать зелёный ковёр, и тут же рывком выпрямился.
