Пэнси Вейн - Неслучайная встреча
Все засмеялись.
— Послушайте, какая мне пришла в голову мысль, — сказала бабушка, обводя их загоревшимися глазами. — Но сначала скажите, Мэтью, приходилось вам писать настоящие портреты?
Улыбка вдруг исчезла с его губ.
— Я писал портрет моей матери… По просьбе отца.
Эдит показалось, что в его глазах промелькнула печаль. Но бабушка не заметила этой перемены в настроении их гостя.
— У меня к вам просьба, дорогой Мэтью. Я бы хотела, чтобы вы написали портрет Эдит, вот такой, какой вы ее видите. Я повешу его в спальне, чтобы смотреть на него, когда ты, Эдит, уедешь. И буду каждый день видеть перед собой сразу и свою внучку, и мать… Не судите строго сентиментальную старуху, Мэтью. Разумеется, вы вправе назначить цену.
— Но, бабушка, моих-то фотографий у тебя целая куча, — возразила Эдит. — И мистеру Смиту вряд ли интересно…
— Миссис Грэхем угадала мое желание, — произнес Мэтью Смит. — Едва я увидел вас в поезде, как в моем воображении родился портрет, я представил его со всей отчетливостью.
Это будет что-то в духе «Лукреции» Сальватоpa Розы. Конечно, последнее слово за вами, Эдит.
— Ну что же, Эдит?
Эдит растерянно молчала. Еще два дня назад она непременно посоветовалась бы с Сесилом. Впрочем, можно было не сомневаться, что Сесил бы категорически возражал. Его привела бы в негодование сама идея, что какой-то дилетант будет рисовать портрет его невесты. Эдит даже показалось, что она слышит его возмущенный голос, и в ней вдруг заговорило желание поступить вопреки воле Сесила. Тем более, что об этом просит бабушка, а бабушка прожила долгую жизнь и разбирается в людях. Она взглянула на Бланш и медленно кивнула.
— Если тебе так этого хочется, бабушка… Но только я не смогу позировать подолгу.
— Это и не понадобится, — успокоил ее Смит, вздохнув, как ей показалось, с облегчением. — Достаточно будет двух-трех сеансов.
Сначала я просто сделаю несколько карандашных набросков и перенесу на холст самый подходящий. А когда начну накладывать краски, то еще раз потребуется ваше присутствие, чтобы точнее передать цвет глаз, волос…
Бабушка с радостным восклицанием захлопала в ладоши.
— Спасибо, милая, это будет мне лучшим подарком на день рождения. Если вы не заняты в воскресенье, Мэтью, может быть, стоит начать не откладывая?
Не успела Эдит подумать, что бабушка уж чересчур торопится, как Мэтью произнес:
— Я и сам хотел это предложить. Если вы, Эдит, завтра свободны, то я могу заехать за вами.
Я живу на Хокстон-стрит.
— Ну.., я в самом деле завтра свободна, ответила Эдит, и бабушка удовлетворенно кивнула. — Мне всего удобнее в два часа. Запишите мой адрес, мистер Смит.
Он быстро записал продиктованный ею адрес: Гросвенор-сквер, шестнадцать. И в этот момент из бабушкиной спальни донесся негодующий плач: проснулась малышка Ви и громко требовала внимания. Эдит вскочила, Смит тоже поднялся.
— Большое спасибо за гостеприимство, миссис Грэхем. До свидания, Эдит. Завтра ровно в два я буду ждать у вашего подъезда.
Он улыбнулся, не усмехнулся, а именно улыбнулся, тепло и широко, и его улыбка была такой подкупающей и обаятельной, что Эдит не сдержалась и невольно улыбнулась в ответ.
Бабушка пошла проводить гостя до калитки, а Эдит поспешила к проснувшейся девочке. Дав ей в руки зеленого зайца, она украдкой взглянула в окно.
Бабушка о чем-то говорила Смиту у калитки, он ответил ей какой-то одной фразой и, наклонившись, поцеловал руку, потом выпрямился и бросил взгляд на окна. Эдит отпрянула в глубь комнаты, и ее сердце учащенно забилось. Она вдруг поймала себя на мысли, что очень хотела бы оказаться на бабушкином месте — чтобы это ей Мэтью Смит поцеловал руку.
Как удивительно, что в его несколько старомодных манерах не чувствуется ни малейшей рисовки или фальши.
Эдит натянула на Ви носочки и платьице и повела ее в гостиную. Бабушка как раз входила в дверь.
— Только не начинай упрекать меня, — с ходу сказала она. — Если ты хоть что-то смыслишь в живописи, Эдит, то согласишься, что у этого молодого человека несомненный талант.
И в какой оригинальной манере выполнен набросок! Но главное даже не это… — Она многозначительно посмотрела на внучку. — Если хочешь знать, меня просто потряс его рисунок.
Он совсем незнакомый человек… А ты действительно уверена, что вы незнакомы? — вдруг спросила она, уставившись на Эдит с подозрением. — Впрочем, это не важно. Ты не знаешь себя, Эдит, и не знаешь себе цены. Может быть, этот портрет откроет тебе глаза на саму себя, и твоему Сесилу тоже. Если бы он сумел понять тебя по-настоящему!
— Я ведь согласилась, бабушка, — примирительно сказала Эдит. — Но все-таки, как ты сама заметила, мистер Смит — совсем неизвестный нам человек. Представь, что сказала бы мама! А вдруг он окажется маньяком? — шутливо добавила она.
Бабушка укоризненно посмотрела на нее.
— Хочешь сказать, что я выжила из ума? Или совсем ничего не понимаю в людях? Да с этим человеком ты будешь в большей безопасности, чем со своим Сесилом.
По спине Эдит пробежал холодок, и она поспешила сменить тему, тем более что случай как раз подвернулся:
— Кажется, Ви понравилась твоя коробка для шитья. Не трогай, малышка, там лежат острые иголки!
И бабушка с внучкой бросились к девочке, которая с любопытством заглядывала в шкатулку с иголками, ножницами и нитками.
Вечером, возвращаясь в Лондон, Эдит размышляла над словами бабушки. Выходит, что она сама не подозревает о каких-то необыкновенных качествах, которыми обладает. Ну, положим, бабушка просто пристрастна, но этот Мэтью Смит изобразил ее необыкновенной, утонченной, словно на средневековом рисунке.
Впрочем, художники иногда идеализируют свои модели. Сейчас ей казалось странным, что она согласилась ехать к чужому человеку, чтобы позировать ему для портрета. Это было настолько не в духе Эдит, так не соответствовало привитым ей с детства правилам поведения, что она не переставала удивляться самой себе.
Захотела сделать приятное бабушке — это да.
Но чем дольше она раздумывала, тем больше убеждалась, что бабушка здесь ни при чем. Ей самой очень захотелось, чтобы Мэтью Смит нарисовал ее портрет, а если заглянуть еще глубже, просто захотелось еще раз встретиться с человеком, который разглядел в ней что-то необыкновенное.
Неужели она настолько тщеславна? Сама Эдит никогда не считала себя необыкновенной, ей всегда внушали, что главное — быть воспитанной, приятной людям и рассудительной. Это, а еще вежливость и сдержанность, — вот и все, что от нее ждали с самого детства. Какие такие глубины в ней таятся? Видимо, Мэтью Смит художник-романтик, недаром он упомянул Сальватора Розу. Эдит плохо помнила работы этого художника, знала только, что он неаполитанец, принадлежал к романтической школе, жил в семнадцатом веке и сильно повлиял на культуру Англии. Кажется, Смит упомянул «Портрет Лукреции»? Надо поискать дома в маминых альбомах. Вроде бы где-то он ей попадался.
