Ли Стаффорд - Сердце на двоих
— Жена Луиса Долорес покажет вам вашу комнату, — сказал он, вырываясь из захватившей его перепалки о матче национальной сборной, переданном недавно по телевидению. — Ужин в девять — рано для Испании, но здесь — сельские порядки.
И он сразу оставил ее. На мгновение Корделия остановилась, задумавшись, глядя, как он пересекает бар и выходит из харчевни. Она узнала его совсем недавно, но однако же он глубоко затронул, озадачил и взбесил ее, наконец, он ее провоцировал. И вот теперь он уходил от нее, совершенно беззаботный, и она переживала странное, неразумное чувство потери. Минуту назад она полагала, что будет рада увидеть его спину, но вот сейчас радости не возникало. Вздохнув, она последовала за Долорес вверх по лестнице.
Комнатка ее оказалась маленькой, беспорядочно меблированной, но стерильно чистой. Харчевня не претендовала ни на какие большие удобства, однако в конце коридора имелся душ. Корделия вымылась, мысленно благодаря хозяев. Не зная, как долго продлится поездка, она захватила с собой лишь ночную сумочку, джинсы и теплую рубашку на случай, если погода испортится, поэтому она к ужину снова надела платье, которое выглядело достаточно свежим. Ее длинные распущенные волосы чуть завились от влаги, поэтому она взбила их и дала им свободу.
Потом она стояла у окна, наблюдая краски заходящего солнца над горами. Бесспорно, здесь было красиво. Но это была жестокая, дикая красота, которая не привлекала ее. Ее родной ландшафт в Херфордшире мягок, лесист, тон ему дают маленькие черные и белые деревушки, утопающие в яблоневых садах, сонные деревья и почтенные мосты, склонившиеся над рекой Уай. Сможет ли она нарисовать этот дикий пейзаж, даже если захочет? Если местность влияет на людей, то Гиль Монтеро и его дикие горы должны быть похожи!
Собираясь идти на ужин, Корделия обнаружила, что в ее сумочке нет длинного конверта, значит, он остался на столе Гиля.
Случайно ли он забыл отдать его или ловко это подстроил? Она не верила, что такой человек мог сделать что-нибудь ненамеренно. Конечно, он был какой-то странный. Вероятно, ее пребывание здесь можно квалифицировать как провал. Поэтому ей все равно придется возвращаться в дом к нему. Гилю, лорду Морнингтону. В этом она была убеждена.
Перед тем как спуститься к ужину, Корделия позвонила Брюсу в Кастро Урдиалес. Это оказалось не так просто. Телефон был в углу шумного бара, где, казалось, все говорили одновременно и по телевидению транслировали следующий футбольный матч. Ей пришлось набирать номер несколько раз, прежде чем она попала в комнату Брюса.
— Мне кажется, я чувствую себя несколько лучше, — ответил он на ее вопрос, — хоть и провел почти весь день в постели. Сеньора Рамирес бегает туда-сюда по лестнице, носит мне то горячее, то холодное питье, то прибегает посмотреть, как я выгляжу — Вероятно, она заблуждается относительно англичан, — съязвила Корделия. Она не думала, что он наслаждается своей временной инвалидностью и заботами Мерче о нем. Но до этого Мерче заботилась о Гиле Монтеро, и хотя Брюс не из тех, кто легко разбирается в людских отношениях, на сей раз он, кажется, угадал ее замыслы.
— Я не очень понимаю, о чем вы говорили. Но я надеялся, что ты вернешься сегодня вечером. Что задержало тебя так надолго?
— Дорога ужасная, Брюс, — извинялась она, — я не могла рисковать собой и твоей машиной, ведя ее в темноте, поэтому я сняла маленькую комнату в местной гостинице. К тому же я потерпела неудачу с нашим аристократом поневоле. Он не желает носить эту фамилию и предпочитает называть себя Гилем Монтеро. Говорит, что не имеет интереса к наследству Морнингтонов и не намерен утверждать его за собой. Он просто не хочет ничего об этом знать.
Брюс никак не мог этому поверить.
— Что за чушь: никто не отворачивается от такого количества денег, упорствовал он. — Он хоть понимает, что это делает его независимым, одним из самых богатых среди английских аристократов? Я не прошу тебя все это ему объяснять: ты не сможешь изложить все точно. Я должен говорить с ним лично.
— Ты можешь пытаться и так и эдак, — Корделия огрызнулась на Брюса оттого, что чувствовала свой провал. — Но зря потратишь силы, это я могу тебе обещать. Он совершенно ничего не понимает и ничего не хочет делать.
Она говорила громко, была уверена в том, что ни один человек в комнате ее не поймет. Правда, она заметила чей-то пристальный взгляд, но приписала это тому, что была единственной женщиной в комнате, полной мужчин. Не глядя вокруг, она вышла из бара и прошла в столовую.
Долорес встретила ее в дверях улыбкой. Столовая была небольшая, и все отдельные столики были заняты. Хозяйка, однако, знала, куда посадить Корделию, и подвела ее прямо к столику у окна, за которым уже кто-то пил аперитив.
К вечерней трапезе он надел всего лишь чистую джинсовую пару и белую рубашку, но когда он встал, чтобы подвинуть ей стул, Корделия отметила, что Гиля Монтеро не заботит, какое впечатление он производит на окружающих.
— Я не считаю, что вы должны ужинать в одиночестве, — сказал он, глядя на нее сверху вниз взглядом, от которого она покраснела так, что лицо начало покалывать, и добавил:
— Могу я сказать, что ваши волосы украшают вас гораздо больше, когда они распущены. Так мягче и женственней. И вы более… привлекательны.
Корделия подумала, что хорошо бы запустить в эту надменную голову стоящей на столе деревянной хлебницей и жаль, что делать этого не стоит. Что, черт возьми, он о себе думает, и почему так уверен в том, что ее интересует его мнение?
— Вряд ли выглядеть привлекательно в Испании — хорошая мысль, — надменно произнесла она. — Я распустила свои волосы просто потому, что они мокрые.
— Вы здесь в безопасности, — отпарировал он, — я могу вас уверить, что вам нечего бояться в маленькой деревеньке, где каждый друг друга знает. Но самостоятельная женщина в этих краях не пользуется высоким статусом. Вы должны быть чьей-то женой, матерью, дочерью… или любовницей, чтобы быть привычным элементом здешнего мирка.
— Какая очаровательная древность, — язвительно сказала Корделия, но он пожал плечами, не задетый ее сарказмом.
— Может быть, но современные обычаи процветают везде, куда ни глянь, а хочется чего-то более прочного.
— А вы «прочны», мистер Монтеро? — невинно спросила она и была вознаграждена долгим задумчивым испытующим взглядом.
— Если вы имеете в виду ту заботу, которая действительно нужна женщинам, то я предпочитаю тех, кто имеет свою жизнь и свои собственные интересы, сказал он. — Теоретически это позволяет делать для них меньше, чем для тех, кто полностью принадлежит тебе, на практике, впрочем, порой бывает наоборот.
