Филлис Уитни - Бирюзовая маска
— Вы можете поехать со мной, — сказал он со спокойной уверенностью. — Вам сейчас не следует идти к Хуану. Элеанора — ваша кузина, и, может быть, мне понадобится женская помощь, когда я ее найду.
Я не поверила причине, которую он выдвинул. Он хотел увезти меня от Сильвии и Пола и скорее приказывал, чем просил, и был уверен в моем согласии. Я очень не хотела ехать. Я не имела желания находиться в обществе этого холодного, неприступного человека, к которому я на какое-то мгновение почувствовала странное влечение и которого так жестоко оскорбила. Однако, казалось, у меня не было другого выбора. Он ждал, что я поеду с ним, и его воля была сильнее моей, нравилось мне это или нет. По крайней мере, если я поеду с ним, это будет лучше, чем пустое времяпрепровождение.
— Я поеду, — сказала я, как будто он ждал моего согласия.
Мы вышли из дома Стюартов вместе, и рядом со мной Гэвин казался очень высоким. Его зачесанные назад выгоревшие волосы блестели под солнцем. Когда мы пересекали патио, я постаралась отбросить воспоминания о том первоначальном влечении. Он был сейчас дальше от меня, как если бы даже жил на другой планете.
III
Гэвин поехал по дороге в Таос к северу от Санта-Фе. Он ехал на максимальной скорости и управлял машиной с той же уверенностью, с какой он управлял мной. Я напомнила себе, что он как раз тот тип мужчины, который я не люблю.
Я не предполагала, что отправлюсь в путешествие, и жалела, что встреча с Кордова опять откладывалась. Но благодаря тем глупым словам, которые я сказала Гэвину и которые поставили меня в невыгодное положение, и его собственному уверенно-приказному способу общения со мной, я снова была в дороге, на пути к национальному памятнику под названием Бандельер, о котором я никогда раньше не слышала.
Большую часть времени мы молчали, и раз или два я украдкой посмотрела на моего невозмутимого спутника. Мне доставляла удовольствие моя неприязнь к нему, но в то же время форма его головы, линии его лица интриговали меня, как художника. У меня чесались руки, так хотелось мне взять карандаш, чтобы перенести то впечатление, которое вызывала во мне его сильная личность, на бумагу. Мне было интересно, смогу ли я его написать. Портретная живопись не была моей сильной стороной, но интересное лицо всегда привлекало меня. Его голос прервал мои размышления.
— Полагаю, вам интересно знать, почему я так скоро увез вас от Стюартов?
— Да… пожалуй.
— Я не хотел оставлять вас там в качестве добычи Пола.
— Добычи? Что вы хотите сказать?
— Вы, может быть, знаете — он пишет книгу и хочет порыться в вашей памяти.
— Сильвия говорила мне нечто подобное. Но как можно откопать что-то в памяти пятилетнего ребенка? Что это за книга?
Он мрачно смотрел на дорогу.
— Одна из глав будет о семье Кордова — в особенности о смерти вашей матери. Что вы об этом знаете?
Я напряглась.
— На самом деле я ничего не знаю. Видите ли, мой отец никогда не говорил мне о ней и не рассказывал о том, что с ней случилось. Все, что я знаю, — она умерла, разбившись при падении. Вот одна из причин, почему я сюда приехала. Мне очень важно знать… знать о ней все. Все о моих родственниках со стороны матери.
Он посмотрел на меня, и, встретив его взгляд, я увидела в нем неожиданную симпатию, хотя он продолжал, никак не отреагировав на мои слова.
— Ваш дедушка очень сильно настроен против книги Пола о Кордова. И я с ним согласен. Ни для кого нет ничего хорошего в том, что он раскопает старый скандал, случившийся много лет тому назад. И для вас — меньше всех.
Мне его слова не понравились.
— Сильвия тоже говорила о скандале. Но о каком? Если это относится к моей матери — скандал это или нет, — я хочу знать. Почему мне нельзя этого знать?
— Лучше не ворошить прошлого, — сказал он. — Вы только сильно огорчитесь.
— Неважно — я хочу знать! От этого можно сойти с ума!
Он бросил на меня быстрый взгляд, в котором читалось мрачное удовольствие.
— Упрямство Кордова! Оно выпирает из вас всех.
— Может быть, это просто черта моих родственников из Новой Англии, — сказала я ему.
Мы помолчали. Когда мы свернули с Таосской дороги к горам Хемес, которые поднимались за Лос-Аламосом, покрытые снегом горы Сангре-де-Кристос оказались сзади, и я изучала пейзаж с тем же интересом, который я испытала по дороге из Альбукерка. Этот мир отличался от того, к которому я привыкла.
Я была рада, что немного изучила карту, прежде чем уехала из Нью-Йорка, и знала кое-что о местности. Справа от нас появилась массивная, странно черная гора, стоявшая отдельно, ее склоны круто поднимались кверху к плоскому плато на вершине. Во мне пробудились воспоминания, и ко мне ниоткуда пришло ее название.
— Черная Меза, — сказала я, удивляясь сама себе. Этого названия на карте не было.
— Так, значит, есть вещи, которые вы помните? — сказал Гэвин.
— У меня бывают вспышки памяти, и я чувствую, что я видела эту местность раньше. Конечно, видела. Я, должно быть, путешествовала здесь с моими родителями, когда была маленькой.
Мы ехали через страну становых гор, и холмы впереди были похожи на песчаные корабли, плывущие в можжевелово-зеленом море. Иногда их верхушки увенчивались острыми шпилями скал, и в песчанике часто встречались пещеры. Возможно, все это было мне знакомо, хотя у меня больше не было вспышек узнавания, как с Черной Мезой. Но я не могла расслабиться и просто любоваться пейзажем. Передо мной по-прежнему вставали вопросы.
— Вы знали мою мать? — прервала я молчание, сопровождаемое лишь шорохом шин и шумом мотора.
— Да, я ее знал, — ответил Гэвин, но ничего больше не добавил, сводя на нет все мои попытки.
— Мой отец никогда не говорил мне о ней, — упрямо повторила я. — Странно, что я выросла, ничего не помня и не зная о Доротее Кордова Остин.
— Когда мне было пятнадцать, я не мог понять, что Доро нашла в вашем отце, — сказал Гэвин. — Он во всех отношениях был ее прямой противоположностью.
Я подумала, не подстрекает ли он меня к спору, но он, казалось, был слишком бесстрастным, слишком равнодушным для этого.
— А меня вы помните? — спросила я.
— Очень хорошо. — Прямая линия его рта немного смягчилась. — Вы были маленькой забавной девочкой, очень похожей на мать.
На минуту я расслабилась. Как бы ни говорила я себе, что он мне не нравится, что-то во мне тянулось к этому человеку. Однако его следующие слова снова произвели на меня впечатление холодного душа, и я поняла, что он не будет слишком долго думать о прошлом.
— Очень плохо, что маленькие забавные девочки все же вырастают, — сказал он.
Казалось, что он просто спокойно выразил свое мнение, вовсе не желая меня обидеть, но ему было все равно, что я могу почувствовать. Тот проблеск симпатии ко мне, который я ощутила несколько секунд назад, исчез, и я отодвинулась от него, испытывая легкую боль, что мне самой не понравилось, и желая показать ему, что не придаю значения его словам. Он, казалось, ничего не заметил, и оставшуюся часть пути до Белой скалы мы молчали.
