Эйлет Уолдман - Любовь и прочие обстоятельства
— Больно, когда я нажимаю? — спросил он.
Под белоснежной рубашкой напряглись мускулы. Я видела, как они перекатываются, когда он осторожно взял ее за лодыжку. У меня возникло непреодолимое желание опуститься на колени позади него, прижаться к нему всем телом, грудью и животом, погладить ладонями талию…
— О-ох… — простонала сотрудница отдела кадров и поморщилась.
Вот притворщица.
— По-моему, ты растянула ногу, — пробормотал красавец.
Он откинул челку с глаз — в те годы Джек носил длинные волосы — и обхватил бедняжку за талию. Поставил ее на ноги и наполовину повел, наполовину понес в кабинет.
— Мэрилин! — крикнул он. — Не найдется ли у нас немного льда?
Секретарша, чей стол стоял в коридоре, поднялась и обернулась ко мне:
— Фрэнсис куда-то тебя вела, прежде чем потерять туфельку?
Судя по всему, Мэрилин вовсе не торопилась бежать за льдом.
— Да. Она вела меня в мой кабинет.
— Думаю, тебе пока придется разбираться самой. Как тебя зовут?
— Эмилия Гринлиф. Я новый сотрудник.
— Какой у тебя номер кабинета?
Я заглянула в папку. Номер кабинета значился на одной странице с телефонным кодом и электронным адресом.
— Восемнадцать-восемнадцать.
— Жизнь два раза, — выдала секретарша.
— Что-что?
— Это значение цифр. — Она оценивающе взглянула на меня. — Ты ведь еврейка?
— Да.
— Меня зовут Мэрилин Ньюдлмэн.
— Но я не то чтобы горячо верующая.
Она пожала плечами.
— Идем, я тебя провожу.
Мэрилин по-прежнему секретарь Джека, она танцевала хору у меня на свадьбе и вполне довольна тем, что я по крайней мере куда более еврейка, нежели Каролина Соул — потомок колонистов с «Майского цветка» в двенадцатом поколении. И все-таки она не считает меня настоящей иудейкой. Это ясно из тех подарков, которые Мэрилин мне присылает — календарь на иврите в канун Рош Ха-Шана, фруктовый мармелад на Пасху, пакетик с монетками на Хануку. Каждый подарок сопровождается маленькой объяснительной запиской, будто Мэрилин сомневается, что я понимаю значение этих вещей. В этом церемониале есть нечто скрыто-агрессивное, но я охотно принимаю вызов. Я покупаю роскошные подарки и через Джека передаю их Мэрилин — кашемировые свитеры, кожаный портфель, дорогая сумочка, подарочный сертификат на посещение косметического салона. Я настаиваю, чтобы Джек непременно вручал все это в канун Рождества.
Эта холодная война, возможно, будет длиться вечно, если только Мэрилин не уволится.
Все началось в тот вечер, когда Джек впервые обратил внимание на сигналы, которые я посылала ему в течение трех лет — с той самой минуты, когда он попросту не заметил, что я стою за спиной у Фрэнсис Дефарж в коридоре перед дверью его кабинета.
Было около шести часов вечера, я готовила резюме для Джека в поддержку ходатайства об отводе некоего техасского судьи, который не один, а целых два раза неделикатно намекнул на иудейское происхождение моего шефа. Это было не первое поручение Джека за три года работы. Я несколько раз собирала информацию и составляла меморандумы (это вполне можно было поручить новичку), но буквально прыгала от радости при мысли о том, что мне посчастливилось работать с Джеком. Резюме было возможностью блеснуть. Я хорошо умею их составлять. В колледже я освоила этот стиль — возможно, он не способен на сто процентов заменить осведомленность и ум, но зато наглядно показывает разницу между победоносной аргументацией и нудным бормотанием. Резюме не имело задачей урезонить техасского судью. Полагаю, у этого человека и так хватало проблем — каждое утро ему предстояло решать, какую мантию надеть, черную или белую. Для него я была всего лишь еще одной еврейкой-сутягой. Я составляла резюме для апелляционного суда — и для Джека. Получилось внятно и резко, я буквально искрошила бестактного судью на ломтики и оставила его истекать кровью на фоне свежесозданного прецедента. Было весело.
Я сидела на стуле в кабинете у Джека и наблюдала, как он читает. Поначалу лицо у него было бесстрастное, а потом на губах заиграла улыбка. У Джека ярко-красные губы, будто он пользуется помадой сливового оттенка, за исключением зимы, когда они обветриваются во время лыжных прогулок. Джек чуть заметно улыбнулся, потом еще раз. Дочитав до конца, он засмеялся:
— Очень хорошо.
— Спасибо.
— Судью Гиббса удар хватит, когда он это прочитает.
У меня бледная кожа и много веснушек, и я легко краснею, причем некрасиво. Лицо покрывается пятнами. Когда понимаю, что краснею, то начинаю стесняться и становлюсь еще пунцовее, так что в конце концов кто-нибудь обычно спрашивает, не нужна ли мне медицинская помощь. Джек наблюдал, какой эффект произвели на меня слова похвалы. Он устремил взгляд на вырез моей блузки. В тот день я надела белую блузку с жестким накрахмаленным воротничком. Шея оставалась открытой и, судя по всему, производила эффект застенчивой сексуальности. И теперь она служила холстом, по которому с пугающей быстротой разливались ярчайшие краски.
— То есть это оптимальный вариант, — сказал Джек.
— Да, — отозвалась я.
Он рассматривал мою шею, и что-то в его лице изменилось — он как будто просиял. Теперь я понимаю, что Джек тоже покраснел, но в те дни я еще была не настолько хорошо осведомлена об особенностях его кожи, чтобы понять, что означают эти переходы цвета. Джек унаследовал от матери цвет кожи. Смущаясь, он не краснеет, как я, а его лицо приобретает глубокий оттенок полированной бронзы. Это тонкий нюанс, и поначалу кажется, что Джек становится еще красивее, энергичнее, живее. Он буквально светится, когда смущен или пристыжен.
— У меня всего несколько замечаний. — Джек разложил бумаги на столике у дальней стены.
Когда я подошла, чтобы взглянуть, мне пришлось слегка согнуться. Столешница была деревянная, отполированная до блеска. Мы стояли бок о бок и отражались в ее поверхности точно в зеркале, Я могла заглянуть себе под блузку. Одна грудь высовывалась из чашечки бюстгальтера, обнажившись почти до соска. Джек стоял слева, чуть позади, и одной рукой раскладывал листы, держа другую в кармане. Позже он объяснил, что таким образом скрывал эрекцию.
Я была в черной мини-юбке — достаточно длинной для того, чтобы выглядеть прилично, но не настолько, чтобы заслужить одобрение директрисы католической школы. Под юбкой у меня были чулки с подвязками. Будь на дворе июль или август, я могла бы сказать, что надела столь немодное белье из-за жары. Носить колготки летом в Нью-Йорке — верный способ заработать грибок. Именно по этой причине я купила чулки с подвязками. Но тогда был март. Сквозь снег только-только начали пробиваться первые крокусы. Я надела чулки с подвязками, потому что мечтала соблазнить Джека. Оделась в соответствии со своей фантазией, хотя ничего подобного не планировала. Даже не представляла, что способна его возбудить.
