Татьяна Тронина - Злюка
Когда это он стал таким взрослым? Почему я не замечала его раньше? Почему не видела, что он такой красивый и интересный? Вот это да…
Вспоминая те дни, делаю вывод — едва я только почувствовала в себе женскую сущность, едва я поняла, что я — это Она, я тут же нашла и Его. Исчез Максим Столяров, и появился — Ты.
…Итак, я нашла Тебя сразу, я полюбила Тебя мгновенно и легко. Да, кстати, у меня, как у женщины, оказался безупречный вкус. Все остальные ребята выглядели не столь совершенно. Юные дурачки. Милые и смешные, конечно… Но не идущие ни в какое сравнение с Тобой.
И другие мужчины вокруг меня, уже взрослые — соседи, например, как дядя Толя, или знакомые моей семьи — они тоже были неидеальны.
Твоя красота не казалась смазливой и пошлой, яркой и броской. (Ненавижу красавчиков, чья внешность, словно липучка для мух, приманивает к себе девиц!) Ты выглядел словно юный лорд — благородно и просто. Или как киноактер из старого советского фильма… Словом, в Тебе было что‑то такое, что сразу узнавалось. И мне стало понятно, почему окружающие смотрели на Тебя с улыбкой, почему все Тебя любили и уважали, не могли без Тебя…
Нет‑нет, не то сказала… Не юный лорд и не киноактер. Ты, скорее, выглядел юным принцем. Тем, на кого мужчины и женщины, взрослые и дети возлагают большие надежды и думают: «О, скорее бы этот юноша стал нашим королем! Ведь когда он взойдет на престол, наша жизнь изменится и станет в тысячу раз лучше!»
…Ты продолжал говорить с директрисой, но вдруг, вероятно, почувствовав что‑то, повернул голову и поймал мой взгляд.
У меня мурашки по спине побежали. Попалась! Надо было срочно опустить глаза, отвести их в сторону, но я не могла. Я смотрела на Тебя как кролик на удава и точно знала, что я теперь в Твоей власти. Страх и восторг…
Я влюбилась. Конечно, не сразу это поняла, сначала только удивлялась тому, что хочу постоянно смотреть на Тебя, и все мысли в моей голове — лишь о Тебе.
Но рассказать об этом было некому. Подруге своей, Нине, я не то что не доверяла… Но точно знала, что она может разболтать мою тайну — не по злобе, случайно. Я уже тогда понимала, что все тайное рано или поздно становится явным, а мне совсем не хотелось, чтобы кто‑то узнал о том, что я влюбилась в Тебя. И вообще, это так банально и предсказуемо — «влюбиться в Макса»! Когда в Тебя, наверное, все девчонки из моего и параллельного класса влюблены!
Родным своим я тоже не могла рассказать о Тебе. Маме, например. Маме я никогда ничего не рассказывала. Потому что знала, как она отреагирует. В данном случае она бы вздохнула тяжело, и между ее бровями пролегла бы страдальческая морщинка… «Ой, Ритка, придумала тоже! Влюбилась она… И чего хорошего? Теперь ты наломаешь дров, я же знаю, какие девчонки в этом возрасте дуры, — сказала бы она. — Ты хоть в курсе, что от любви бывают дети? Я с тобой на эту тему еще не говорила, но придется. Сейчас же садись и слушай, пока не натворила глупостей».
Мама заставит меня слушать себя. Подробно, все с тем же страдальчески‑раздраженным видом, чеканя слова (вероятно, думая, что так они лучше дойдут до моего сознания), поведает, что такое овуляция и эякуляция. Про презервативы и вред первого аборта. И все такое прочее… Хотя нам в школе давали брошюрку, где про все это рассказано. Но мама не очень доверяет школьному образованию, она считает, что школа преподносит все знания в сглаженном и смягченном виде, что, по сути, является лукавством.
А с детьми и подростками надо говорить серьезно, чтобы они не натворили бед.
Мама будет совершенно права — именно об опасностях половой жизни надо предупреждать девчонок моего возраста, но я‑то с ней не о том хотела поговорить! Я ей хотела рассказать о солнце, о тополиных «сережках», о том, что мой избранник похож на принца и что вряд ли он когда‑то обратит на меня внимание, потому что он номер один в школе, а я номер… даже не знаю, какой у меня номер в негласном списке популярности, наверное, предпоследний. А на последнем будет Хитяев.
Словом, я ей про «бабочек в животе», а она мне — про особенности женского цикла.
Она так всегда говорит со мной — упреждающе. Чтобы я не наломала дров, была разумной девочкой. Наверное, она меня ненавидит. Все вокруг говорят, что она меня любит, что она необыкновенная мать, но я‑то знаю правду…
А еще я терпеть не могу, когда она при мне начинает разговаривать со своими подругами и обсуждает меня и советуется. Я тут, в соседней комнате, все слышу, а она своим чеканным голосом сообщает по телефону какой‑нибудь Ларисе Юрьевне или Полине Петровне, что у меня пошли прыщи по спине. И спрашивает, чем это лечить. Или что я вчера ночью разговаривала во сне, и опять советуется с Ларисой Юрьевной (она завотделением в Первой больнице, самой лучшей в нашем маленьком городке): не надо ли показать меня психиатру?..
С бабушкой поговорить тоже невозможно. Бабушка все время читает и ходит на вечера в библиотеку. Я думаю, бабушка мозги себе свихнула чтением. Она делает вид, что живет — говорит, ходит, готовит обеды, иногда проверяет у меня уроки, с мамой выбивает ковры зимой, на снегу, а на самом деле она только о том и думает, как бы побыстрее все закончить и вновь усесться под абажуром, с книгой в руках. И чтобы больше ее никто не дергал.
Когда бабушка читает, у нее такое удивительно умиротворенное, ласковое лицо! Брови чуть приподняты, улыбка витает на губах… Вот она пугается, беззвучно ахает — это значит, что читает сейчас про какие‑то драматические события. Потом опять расслабляется… А когда я зову бабушку в такие моменты, она поднимает голову и озабоченно, чуть испуганно на меня смотрит.
Я не хочу, чтобы она на меня так смотрела. Я хочу, чтобы у нее при взгляде на меня было то же умиротворенно‑ласковое лицо и улыбка витала на губах, как и при чтении книг. Почему она любит книги, а не меня? Почему ей легко и приятно читать их, а возиться со мной вроде обязаловки, что ли?..
С прабабушкой — бабушкиной мамой — тоже особо не поговоришь. Она вообще необщительная. И еще она очень старая. Она сидит у себя в комнате и смотрит телевизор с утра до вечера. Она откровенно не хочет ни с кем общаться, и это, кстати, вызывает мое уважение: прабабушка — искренняя.
Но у нашей семьи есть одна тайна, и она связана именно с прабабушкой и ее дочерью, моей бабушкой. Довольно жуткая тайна, о которой, кстати, только мамина подруга Лариса Юрьевна знает, которая завотделением в больнице.
Я тоже не имею права никому рассказывать об этой тайне, и даже дома, в семье, обсуждать ее нельзя — мне сразу заткнут рот.
Но я все время об этом думаю, и, когда болею, мне снятся кошмары на эту тему… Очень неприятные и жуткие.
