Не тронь мои помидоры, нахал! (СИ) - Рэй Далиша

— Помощь нужна? — настаиваю.

— Нет. Идите, куда шли, — и демонстративно бьет молотком по гвоздю.

Целится-то по гвоздю, но закономерно попадает по пальцу!

— Аа-а-й! — взвыв, бросает молоток точно мне на ногу.

— Да твою-ю-ю ж кочерыжку! — рявкаю, подпрыгивая вверх точно бешеный кенгуру. — Женщина!

— Мужчина, что вам надо тут?! — верещит  возмущенно. — На кой ляд вы приперлись мешать?!

— Я помочь хотел! — рычу на нее

— Да кто вас просил, помогатор, блин! — шипит, тряся уже прилично распухшим пальцем.

— Перелом? — спрашиваю.

— Не знаю, — удивительно, больше не рычит и выглядит растерянной.

— Подвигайте пальцем, — предлагаю, забыв о собственном ушибе.

Двигает, он гнется, но явно болезненно.

— Надо бы врача, — подаю идею.

— Фельдшера тут нет, а амбулатория в соседнем селе, — буркает.

— Знаю. Мы как раз строим тут клинику. Детский сад и школа тоже будут, — сообщаю зачем-то.

— Какая радость, благодетель вы наш, — отвечает с издевкой и разворачивается в сторону дома.

Э, нет, так не пойдет! Торможу ее и предлагаю отвезти в больницу, а то эта язва собралась лечить возможный перелом прикладыванием льда и аутотренингом.

Кое-как убеждаю ее, что надо сделать рентген, который есть только в городе. Показываю на свой ушиб на ноге и заявляю, что мне тоже не помешает показаться врачу.

— Я с вами не поеду! — тут же отвечает категорично.

— Почему это?! — я реально удивлен.

— Вы стрёмный! И приставучий, — отвечает недовольно, заставив меня прифигеть.

— Я стрёмный?! Да я сама благонадежность! — заявляю возмущенно.

Рассказываю, как две недели назад возил к окулисту в город ребенка с ее улицы и называю имя девочки. Только после этого Елена Вреднястая смягчается.

— Подождите тут, я к бабушке зайду, — заявляет, потом  спрашивает: — А зовут вас как?

— Ярик. Ярослав, — отвечаю, сам не знаю почему. Но что-то решил пока не называться своим настоящим именем, а то еще передумает ехать.

А у меня большие планы на эту поездку. Два с лишним часа дороги в город, и столько же обратно — времени вполне хватит, чтобы поговорить. Узнать, как она жила это время и попытаться понять, почему не узнала меня. Почему не помнит то лето так же ярко, как я.

***

Поначалу в машине Лена сидит, вытянувшись в струночку. Поджала губы и вообще, вся из себя недотрога и королева. Ну ладно, поиграем в твои игры, мне несложно.

Веду машину молчком и почти не смотрю на пассажирку. Тем более, нажимать на педаль распухшей ногой реально тяжело, так что почти все внимание уходит на то, чтобы не морщиться, когда ногу простреливает болью.

Правда, когда отъезжаем от Гаврилкино километров на пять, Ленка расслабляется. Вытягивает перед собой руку и рассматривает опухший палец.

— Слушай, а если перелом, мне ведь гипс наложат? — спрашивает неуверенно.

— Наложат. Никогда не ломала себе ничего? В детстве, например? — спрашиваю, косясь на ее руку.

— Не-а. Я, конечно, не была нежной фиалкой в детстве, но как-то обошлось без переломов. А ты?

— Тоже нет, обошлось. Хотя я вообще не был фиалкой. Скорее, верблюжьей колючкой, — хмыкаю, вспомнив свои вечно разбитые в драках кулаки. Даже сейчас парочка побелевших шрамов на костяшках виднеется, память о боевом детстве.

— Колючкой? А я думала ты мальчик-мажор, мамин-папин сладкий пупсик, — фыркает она.

— Вот чего не было, того не было, — открещиваюсь. — А ты, если не фиалка, то кто?

— Я… Да просто девочка была. Ну, училась хорошо. Танцами занималась…

В этом месте я чуть не ляпаю, что помню, что она много лет в танцевальную студию ходила. Едва поймал себя за язык! Я же Ярик, которого она сегодня первый раз в жизни увидела, а не Ромка, которому тем летом показывала, какие пируэты умеет делать…

Остальное время в дороге мы болтаем обо всем и ни о чем. Ленка рассказывает про свою работу, про последний проект, на котором хорошо заработала. Про бабушку, за которой приехала ухаживать.

Я слушаю и мотаю на ус. Еще с удовольствием понимаю, что парня у Елены Прекрасной, кажется нет. Вот и отлично.

В травматологии нас встречает целая очередь из каких-то алкашей и бомжей с разбитыми рожами и воняющих перегаром. Это что, где-то на районе произошло массовое побоище среди местных маргиналов?

— Ой! Страшные какие, — Ленка непроизвольно жмется ко мне, испуганно глядя на эти испитые и раскуроченные рожи. — Может пойдём отсюда? Мне кажется, палец у меня почти не болит уже.

— Без паники, Елена Прекрасная, — успокаиваю ее. Усаживаю на диванчик в сторонке от этой братии, а сам хромаю к начальнику отделения. Несколько минут переговоров плюс пара красивых бумажек, переселившихся из моего кошелька в карман доктора, и нас с Ленкой уже ведут на рентген.

— У вас, девушка, просто ушиб, — объявляет пожилой усталый доктор, рассматривая наши снимки. — Фиксирующую повязку наложим и поберечь руку несколько дней.

— А вам, молодой человек, повезло меньше — перелом. Что же вы так неосторожно? — с осуждением качает головой, словно я виноват в том, что у меня не ушиб.

— Ой! — ахает Ленка, услышав вердикт доктора. — Прости меня, пожалуйста, Ярослав! Я правда не хотела… Что я могу для тебя сделать? — и глаза виноватые-виноватые.

— Ну-у, не знаю. Может быть… принять мое приглашение в кафе на чашечку кофе? — я делаю задумчивое лицо.

Через час мы выбираемся из травмпункта. Оба с плотно забинтованными пальцами, только у Ленки на руке, а у меня на ноге — гипс мне накладывать не стали, обошлись тугой повязкой и фиксажем.

Идем в кафе рядом с больницей и пока пьем кофе, я продолжаю раскручивать Елену Прекрасную на рассказы о ее детстве. Ну не верю, что она меня не помнит!

— Ты часто приезжала к бабушке в детстве? — пошел напролом.

— Да, каждое лето, все три месяца каникул.

— А с кем дружила в деревне? Как к тебе, к городской относились? Или и другие городские ребята в Гаврилкино приезжали? — подвожу к интересующей меня теме.

— Да, Саша был. Его бабушка и дедушка неподалеку от моей бабушки живут. Он тоже каждое лето приезжал, мы с ним общались.

— Один приезжал? — делаю я стойку.

— Почти всегда один, но…, — глаза у Ленки вдруг делаются мечтательными. — Однажды с ним приехал его друг. Все лето жил вместе с Сашкой у его дедов. Мы в то лето втроем везде были. Я, Сашка и… Роман. Ромашка…

Я во все глаза смотрю на ее лицо, ставшее таким мягким и счастливым, словно то лето, это самое лучшее ее воспоминание. Хочу закричать: «Это я! Я тот Роман. Твой Ромашка!» — и молчу, потому что в голове не укладывается, как она может не узнать меня. Но по ее лицу, по глазам понимаю — реально, она не сопоставляет меня сегодняшнего и меня из прошлого, из того сладкого лета.

Ничего не понимаю!

Глава 5

Лена

Интересная получилась поездка и даже приятная. Неожиданно.

Ярослав оказался прекрасным собеседником, легко подхватывающим любые темы от погоды до смысла жизни. Когда он отвлекался на дорогу, я могла себе позволить понаблюдать за ним. Сосредоточенный, хмурый, властный. Уверенный водитель и мужчина, знающий, чего он хочет. Я нечасто таких встречала.

Почему-то вспомнился тот мальчик… Ромашка. Он тоже казался таким — уверенным в собственной правоте. А еще он был безбашенный и упертый как осел. Хотя… почему был? Наверное, и сейчас есть. Такие люди не меняются. Удивительно, как избирательна память. Помню, как мне льстило его внимание. Каким морально взрослым, по сравнению со мной он был.

Помню, как называл меня Незабудкой и дурацкую песню напевал «Незабудка-незабудка, в сказке я живу, как будто и тебя я, Незабудка, не забуду никогда». А вот как выглядит — не помню.

Помню, как я была у психолога. И там всплыло в воспоминаниях то лето. Я тогда выразила удивление, что не помню лиц мальчишек, с которыми провела все лето. И психолог высказала догадку, что мое возвращение в город и уход за папой были настолько психологически для меня тяжелыми, что произошло замещение. Более тяжелые и волнительные воспоминания заместили более легкие и приятные. Переживания за отца, страх, что он умрет и ответственность, которую навесила на меня мама — все это нанесло мне сильную травму.