Ольга Фост - Скворцы
С того дня не прошло и двух месяцев, а Васин уже перебрался из общаги в Олесин мир и стал там своим настолько, что Сашка иногда даже пытался вспомнить, в каком же классе Борька пришёл к ним в школу.
Между тем, Кота этот жёсткий и умный парень сильно напрягал, хотя Кирка и скрывал это старательно — нечего друзей зря огорчать. Впрочем, когда наречённый Лисой — за красивые, разумеется, глаза — Браун предложил ему и Скворцову работу, Кирка отказываться не стал: уж двести баксов на дороге не валяются — студенту деньги всегда нужны. Да и компания хорошая… что ещё надо в двадцать-то лет? Но никак не мог себе Кот признаться в том, насколько же Васин его восхищал. Всем — начиная от организаторского таланта и заканчивая тем, что никогда не жалел ни о чём. И правда, чего думать да гадать, как оно было бы, если бы? Выбрал одну дорогу — и топай себе по ней. Решишь свернуть — да ради бога, но помни, что по иным путям ход закроется. В любви Боря неукоснительно следовал этому принципу, и кстати оказался он в бизнесе — почти таком же увлекательном деле, как и наука страсти нежной.
Одна американка давно сказала, что хитрый человек набивает карманы на разрушении империи, а умный — на созидании оной. Хлопотнее второму, разве что. Ну, это как раз молодым и по вкусу — когда шум, гам, тарарам и весело. Обострённым нюхом Васин чуял, что пенки с рухнувшего государства уже сняли все, кто имел хоть малейшую к тому возможность. Но скучной казалась правнуку купца первой гильдии эта шакалья манера — строить-то куда интереснее! К расцвету кооперативов он ещё возрастом не вышел, потому в торговлю аудиозаписями и джинсами внедриться не удалось: своих там не оказалось никого. Возиться с продуктами и прочими тряпками Боря не хотел. Всякую же технику уважал с детства: отец-инженер, пока был жив, всё время что-то собирал, ремонтировал. Больше всего маленький Борька любил играть с оловянным припоем, а запах канифоли и раскалённого паяльника были такими же родными, как отцовские руки.
Техника… она нужна людям не меньше, чем еда и одежда. Зрелища, музыка, комфорт — почему работающий человек должен отказывать себе в этих удовольствиях? Почему бы не доставить их человеку, который может за них заплатить? Главное — всё и всех организовать.
Да, безмерно восхищал Кота этот сукин сын Васин — даже тем, что завоевал недотрогу Лису.
Спички вспыхнули одновременно, но лишь одна превратилась в факел. Зима и весна пролетели у Бори с Олесей как упоительный тур вальса, а летом… что-то надломилось летом. После того, как она в ответ на его предложение уйти из издательства и заниматься только домом и учёбой, ответила резковато:
— Я хочу, могу и умею работать — почему мне нельзя этого делать?
Эмансипация хороша как тема светского трёпа и в чужих жёнах. А когда декларацию независимости излагает та, с которой был бы не прочь… ой, нет. Жизнь одна, и не хочется к старости пенять друг друга за бесцельно прожитое. Но свою первую и оставшуюся единственной годовщину Браун с Лисой таки отметили.
Парень ещё раз тяжело вздохнул, но вспомнил вдруг, как легко и без сцен Олеся его отпустила. Поэтому запыхавшуюся и разрумяненную мартовским ветром преследовательницу встретила улыбка:
— Да, я уже двадцать три года Борька. И даже Васин. Чего изволишь, мадемуазель?
Мадемуазель в ритме автомата Калашникова изъявила желание не оставлять вышеупомянутого Борьку Васина одного, потому что видела, как тот вышел от Нинели в глубокой задумчивости, быстро оделся и выскользнул из дома. Не надо быть знаменитым жителем с Пекарской улицы, чтобы догадаться — разборку Браун решил учинить сам. А так как потерявший всякую способность складывать два плюс два мужчина рискует сварить совершенно несъедобную кашу, рядом нужен друг, владеющий простейшими навыками дипломатии. Естественно, для деликатной миссии сочла наилучшей кандидатурой саму себя. И вот мадемуазель здесь.
Браун открыл рот возразить, но на ветви соседнего боярышника с оглушительным чириканьем опустилась воробьиная свадьба. Гуляли знатно и от всей души. Вопли про то, как им всем горько, перемежались хвалебными речами в адрес молодых и щебечущим флиртом молодежи.
Испустив третий за последние две минуты обречённый выдох, Браун молча указал подбородком в сторону дома, стоявшего в глубине двора. Девушка коротко кивнула и первой двинулась в указанном направлении.
Чем ближе они подходили к цели, тем громче стучали сердца обоих. У одного — от гнева, у другой… ото всего и сразу. Переживания женщины — это коктейль похлеще молотовского, и надо быть или беззаветно любящим, или профессионально терпеливым, чтобы разобраться в его составных частях и сохранить при этом душевное равновесие.
Двор, по которому они шли, являл собой весьма обширную площадку. С трёх сторон его обрамляли дома, с четвёртой — невнятная проезжая часть, по совместительству служившая и пешеходной дорожкой; самый короткий путь к нужному ребятам подъезду. Чуть в сторонке стояла похожая на Емелину печку котельная — и отличалась от прототипа лишь тем, что небелёная была, кирпичная. Местные молодёжь и подростки уже давно приспособили «котелку» для своих игр — а недавно кто-то, не жалея краски, намахал на кирпичной стене «ДА! ДА! НЕТ! ДА!» Надпись внятно читалась из окон дома напротив и теми, кто шёл мимо — а уж под шаг ложилась просто изумительно: «да-да-нет-да!»
Сам дом всей своей пятнадцатиэтажной тушей нависал над палаткой «Союзпечати», в которой окрестным жителям продавали выпивку, закусь и покурить. Огромная коричневая лужа раскинулась за той палаткой. Пахло сырой землёй и следами всевозможной пищеварительной жизнедеятельности. По берегам водоёма виднелись следы чьих-то незадачливых каблуков. Ровно за лужей раскорячилась металлическая конструкция, под народным названием «муравейник», а детьми именуемая попросту — лазилка. В непосредственной близости от неё вратами в неведомое высился остов качелей — проржавевшие опоры и перекладина ещё имелись, а прутья, к которым некогда крепились сиденья, уже отпилила чья-то недрогнувшая рука. В серой грязи торчали худосочные ясени, мучительно тянувшиеся к равнодушному небу из вечной тени многоэтажек. При взгляде на эти деревья немедленно хотелось водки.
— Батя, ну, вставай же, батя, — подходя к палатке, Браун и Лиса услышали умоляющий, простуженный тенорок.
Ещё четыре широких шага — и они увидели говорившего и его батю, явно перепутавшего асфальт с кроватью.
Шедшая мимо женщина глянула на попытки паренька вернуть упившемуся отцу вертикальное положение, и приостановилась:
— Уши ему разотри пожёстче, да сил не жалей — должен очухаться.
