Джоанна Троллоп - Испанский любовник
– Это мама послала тебя.
– Да, действительно, она сказала, что я была невнимательна и обидела тебя. И вот я пришла извиниться.
Гарриет подняла было носок ботинка, собираясь пнуть сложенные в кучу коврики, но вспомнила о своем положении продавца и сдержалась.
– Мне все равно. Это же твой ребенок…
– Да, но ты – моя племянница, и нас всегда связывала дружба.
– До тех пор, пока… – вырвалось у Гарриет.
– Да, – сказала Фрэнсис, – до тех пор.
– Я думаю, – чересчур громко проговорила Гарриет, – ты поступаешь неправильно.
– По отношению к тебе?
– Нет, к твоему ребенку. Мама говорит, что ты не собираешься выходить замуж.
У Фрэнсис кольнуло в сердце. Как можно спокойнее она произнесла:
– Да, видимо, замуж я не выйду.
– Это неправильно по отношению к ребенку. Люди могут болтать сколько угодно, утверждая, что детям не важно, есть ли у них мать или отец. Но это важно. Иначе получается, что взрослые могут делать что им заблагорассудится. И вот еще один бедный малыш вынужден будет объяснять, почему его фамилия не соответствует фамилии матери. Ты начала эту битву, которую твой сын обязан будет продолжать всю жизнь. – Гарриет встряхнула головой, и копна ее волос упала на лицо. – Ты должна была подумать об этом. Должна была подумать, прежде чем все начинать!
– Гарриет…
– Я не хочу с тобой говорить. Мне все равно. Мне противно, что ты оказалась такой же, как все остальные взрослые, со всеми их секретами и ложью. Извини, мне надо помогать отцу.
– Да, конечно, – сказала Фрэнсис. Она оперлась рукой о массивный застекленный сервант из сосны. Внутри на полках были расставлены фарфоровые тарелки. – Надеюсь, что, когда родится твой двоюродный брат, ты не будешь переносить на него раздражение, накопленное против меня.
– Конечно нет, – с усмешкой произнесла Гарриет – За кого ты меня принимаешь?
Лиззи и Фрэнсис расположились на подстилке под огромным каштановым деревом в парне Ленгуорта. Невдалеке группа детей играла в крикет под руководством пожилого седого тренера. У него были неестественно длинные руки, почти как у обезьяны. Сэм и Дэйви с завистью наблюдали за тренировкой, стесняясь показать, как им хотелось бы присоединиться к игре. Сэм обожал крикет, как и все другие игры. Дэйви уже сейчас старался приучить себя не бояться мяча.
Лиззи лежала на животе, выщипывая травинки по периметру подстилки. Фрэнсис сидела рядом, вытянув ноги и оперевшись на отставленные назад руки. Она рассказала Лиззи о разговоре с Гарриет. Лиззи успокаивала ее, говоря, что теперь подростки все такие.
– Но в том, что она говорила, есть смысл.
– Может быть. В словах каждого из нас есть смысл. В том-то и проблема. Мы все хотим, чтобы нас услышали.
Фрэнсис посмотрела на сестру, глубоко вдохнула воздух и сказала:
– Вот и мама хочет быть услышанной.
Она ждала, что Лиззи повернется к ней, но та продолжала сплетать в косичку три толстые травинки. Наконец она спросила:
– Ты имеешь в виду это ее желание уехать в Бат?
– Ты уже знаешь?
– Мама тан упорно намекала на это, что я не могла не понять. Я думаю, нам следует остановить ее, но если честно, то сама я сейчас не в состоянии заниматься этим. Конечно, они наши родители, но это их жизнь, их брак, если только это можно назвать браком.
– Думаю, они считают это браном. Как бы то ни было, во всем виновата я.
– Почему?
– Отец говорит, что с моей беременностью этот нарыв в их отношениях прорвался. Теперь они так сильно ругаются, что мать не может больше оставаться с ним в одном доме.
– Ты не виновата, – безразличным голосом проговорила Лиззи.
– Почему ты так считаешь?
– Ну, может, часть твоей вины здесь и есть, но главное – это Луис.
– Луис?
– Отношения с ним сильно изменили тебя. Он отобрал тебя у нас. А теперь вот он бросает тебя.
Фрэнсис почти яростно вскрикнула:
– Если ты еще раз позволишь себе сказать что-либо, что хоть отдаленно…
– Извини, – опомнилась Лиззи. – Я не хотела, не хотела…
– Мне казалось, что мы уже покончили с этими дурацкими разговорами.
– Да, да, конечно. Извини меня, извини.
– Лиззи…
– Послушай, – перебила ее Лиззи. Ее голова была низко склонена над руками, продолжавшими лихорадочно теребить травинки. Она заговорила быстро и сбивчиво. – Послушай, мне многое нужно тебе сказать. Не знаю, смогу ли по порядку. Начну с Дженни, ладно? Бедная Дженни. Я застала Роба целующим ее, вернее, поцеловавшим. Он сказал, что сделал это из чувства благодарности к ней за то, что она такая нормальная, тогда как я такая взвинченная. Не знаю, поверила я этому или нет. Во всяком случае, решила поверить. Я пошла поговорить с Дженни, но, похоже, она вообразила, что у них с Робом роман. Я нашла ее в отчаянии, и мне стало понятно, что ее отчаяние порождено тем, что она действительно считала Роба очень привлекательным и не могла отделить то, что произошло, от того, что в ее фантазиях могло произойти. Она сама уволилась из „Галереи", что, вероятно, было наихудшим из возможных решений для всех, включая и ее саму. Но мне не удалось переубедить ее. И потом ты. Эта ужасная ситуация, в которой ты оказалась. Ты – моя сестра, и я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу. Но я не могу притворяться, будто считаю, что ты все делала правильно. Наоборот, я считаю, что с самого начала, с той самой поездки в Испанию, все это было ужасно… – Ее голос дрогнул, и вдруг, без всякого перехода, она оглянулась на Фрэнсис и спросила: – Фрэнсис, что же мне делать?
Та наклонилась и обняла сестру.
– Разумеется, никто не может чувствовать себя спокойно, когда со мной приключилось такое.
Лиззи обхватила ее руки.
– С тобой все будет в порядке?
– Не знаю. Откуда мне знать?
– А Луис? Он добр к тебе?
– Да, очень.
– Может… Может, когда родится ребенок, он передумает?
– Не знаю, – повторила Фрэнсис. – В этой ситуации ничего нельзя знать наперед.
Лиззи немного отстранилась и взглянула на сестру.
– Ты боишься?
– Да.
– Боишься за ребенка, за свою работу, за то, что из всего этого выйдет?
– Конечно, но не только за это.
– За что же тогда?
Фрэнсис села на корточки, продолжая держать Лиззи за одну руку.
– Это какой-то внутренний страх. Это инстинктивный страх одиночества, который живет в нас с детства. Это страх потерять доступ к каким-то своим внутренним уголкам, которые мне открыл кто-то другой…
– Луис?
– Да.
– Что за внутренние уголки?
– Я не могу сказать тебе, это слишком личное. Я просто чувствую, что эта утрата будет для меня очень тяжелой.
– Что же можно сделать? – прошептала Лиззи.
