Савански Анна - Английский сад. 2. Тернистая дорога
- Чего вы ждете от меня, Том? – этот упрек застал его врасплох. Чего она от него хочет? Любви? Уважения? Страсти?
- Чтобы вы отстали от меня! – процедил он сквозь зубы, отбрасывая руку Мириам, гнев клокотал в нем. Ему не нужен этот брак! Ему вообще не нужна Мириам и ее деньги!
- А как же наш брак? – он удивился ее сдержанности, - Знаете, я не позволю путаться с этой русской потаскухой! – значит, вот как Эрнст отзывался о Елене.
- Вы не знаете ничего о любви! – ответил Том, делая шаг назад, - Елена Сван родилась здесь, ее отец был лучшим фармацевтом у Виктора Хомса, ее мать куратор Британского Музея.
- Мне это ни о чем не говорит! – отрезала Мириам, - Ваша невеста – я! Но не она!
- Как родиться ребенок, мы будем жить каждый своей жизнью! – выпалил он.
- О, нет! – протянула она, - нет, мой дорогой Том! Забудьте о ней, иначе придется страдать ей! – она развернулась на своих высоких каблучках, шагая в сторону дома.
Гости уехали поздно вечером, Том налив бокал портвейна, решил что-нибудь почитать, но мысли собирались в кучу. Об их романе знала только Вера, и вряд ли бы разрушила жизнь дочери. Он нравился Вере, и она согласилась скрывать их роман. Он не услышал, как в комнату проникла Ксантия. С матерью его отношения не ладились уже давно, поначалу мать доставала его чрезмерной опекой, не смотря на то, что он учился в закрытых учебных заведениях, потом она пыталась контролировать все сферы его жизни, хотя ее мало интересовали его мысли, чувства, ощущения. Он не хотел находиться под ее колпаком, ему двадцать два, у него есть работа, он может сам жить. Ксантия села в кресло напротив него, его мать определенно была красивой: стройной, как кипарис, с круглым овалом лица, обрамленное густыми русалочьими кудрями, а из под челкой, уложенной валиком смотрели на него янтарные глаза. Ксантия закуталась в свое меховое манто, Том считал дикостью носить его дома.
- Нам нужно поговорить, - начала она.
- Нам нечего обсуждать, - отрезал Том, снова уткнувшись в средневековые новеллы.
- Нет, есть. Ты должен порвать с этой девчонкой! – Том даже не поднял голову, Ксантия рассчитывала, что выведет его из себя.
- У этой девчонки есть имя, - ровно ответил он.
- У нее нет ничего! – продолжала гнуть свою линию Ксантия.
- И что?! Она образована, в отличие от Мириам, зарабатывает сама себе на жизнь, и у нее достойное окружение! – Том держался себя в руках, как мог.
- Чем оно достойное? – фыркнула Ксантия, меняя позу.
- Хомсы, Йорки, Трейнджи, Фоксы – чего еще надо! – Том стал расхаживать по своей спальне, - этого вполне достаточно?!
- Хомсы – выскочки, Йорки, - она сделала паузу, сжимая зубы, - одна Урсула чего стоит. Трейнджи проклятые политиканы! А Фоксы – вообще плебеи, одна эта испанка, чего стоит!
- Ты сейчас оскорбила почти всех! Хомсы – дворяне, как и Йорки, и Трейнджи, а Фоксы – герои! – Том прижал кулак к губам, - кто выскочки, так это мы.
- Что? – протянула Ксантия, - брось ее, иначе, она будет плакать кровавыми слезами! – мать гордо вскинув голову, удалилась.
Это решение стоило ему своего спокойствия. Он долго думал, решал, он не мог держать ее подле себя, ради своего самолюбия, делать это назло родне, Елена стоила большего, чем простые встречи на квартире, где до этого они любили друг друга. Елена долго прождала, ибо он не мог собраться с мыслями, потом ему с трудом далось признанье.
- Значит… когда будет свадьба? – ему было больно смотреть на нее, как она хватается за последнюю надежду.
- В декабре, - прошептал он, она приникла к нему. Лучше бы его убили.
- Значит у нас немного времени, да? – он стирал слезы катившиеся по ее щекам.
- Да, - прошептал он ей в губы, они были так молоды, жизнь только начиналась, и ее жестоко оборвали, - только этот миг, - она оторвалась от него.
- Это значит конец? – робко задала вопрос она.
- Да, - проронил он, - конец.
Елена разрыдалась прямо посреди Пиккадилли, прильнув к его груди. Несколько мгновений и наступит темнота, несколько вздохов свежего воздуха, несколько поцелуев, несколько объятий, и одна ночь любви, чтобы запомнить его навсегда, впитать в каждую клеточку тела, частичку душу, насладиться любовью, ибо после сладкой любви, всегда горько пробовать плод нелюбви. Нет ничего хуже одиночества вдвоем, подумала Елена, одного страдания на двоих, находиться в одной тюрьме и не прикасаться друг другу. Все закончилось, лишь ветер понемногу развеивал печаль, ведь его нельзя приручить – он свободен, а мы нет…
₪
Жизнь, как река, то убыстряет свой бег, то его замедляет, то несет разрушения, то дарит умиротворение. Она, как черное и белое, как враг и друг, как два борца. Все меняется, время меняет действительность, изменяя и нас, спустя годы прошлое видится кошмарным, а будущие таким радостным, что летишь к нему. Наши поступки всегда свершаются подавлением чувств, мы отрицаем это, но как рыбки зависим от реки. Да, жизнь, как река – сильная, бурная, спокойная, и скучная. Но это наша жизнь.
Когда в начале декабря Энди протянули маленький сверток, со сморщенным красным лицом, она и не знала, что и думать. Шон был без ума, ведь у него родился долгожданный сын, которого он назвал Домиником. Маленький Доми, как его звали домашние сразу стал их маленьким центром вселенной. Энди забросила работу, совсем не думая, что будет, когда она вернется обратно в госпиталь, да и Шона все ладилось. Его последний роман «Камея», разошелся приличным тиражом. Каким-то образом его роман о силе прощения, подействовал на его отца, графа Данви, он приехал к ним на Логан-Плейс однажды в субботу…
Энди отворила дверь, видя на своем пороге графа и графиню. Максим Дэндридж и его строгая Жюстина. Энди пожалела, что не сделала с утра прическу, и отпустила прислугу, чтобы провести входные без посторонних людей. Она провела их в гостиную, Шон еще спал, так как весь вечер они не могли утихомирить Доми. Энди подала чай, радуясь, что дома хотя бы порядок. Жюстина как всегда элегантно выглядела, ее платиновые локоны выглядывали из-под красивой сливовой шляпки, гармонирую с платьем похожего цвета и ниткой жемчуга на шее. Энди почувствовала себя на ее фоне дурнушкой, она поправилась, у нее почти не было времени смотреть за собой.
- Доброе утро, Энди, - по лестнице слетела Аврора, замирая при виде бабушки и дедушки. Аврора отвернулась от них, что они скажут, она постоянно помогает Энди. Бабушка будет ругать ее за то, что она эксплуатирует падчерицу, - здравствуйте, - промямлила она, а гори оно все синим пламенем. Энди сейчас тяжелее всех, какая разница, что все скажут. Она направилась на кухню, принявшись жарить тосты и жарить омлет с тушенной морковью. Для Авроры Энди стала подругой, нежели матерью, и она гордилась молодой мачехой, хотя все подруги думали – все мачехи – ведьмы. Пока Энди о чем-то говорила с родственниками, Аврора успела приготовить завтрак.
