Леночка, или Анна Каренина наших дней (СИ) - Июльская Ирина

Она позвонила по телефону Любе домой и постаралась ей все объяснить, не посвящая ее в детали и подробности своего отъезда. Лена сказала главное, что ей срочно нужно уехать в Англию надолго, поэтому она просит Любу принять пост директора музея-усадьбы. А она, естественно, будет с ней постоянно на связи. Люба тактично не задавала Лене вопросов личного характера, но раз так надо, она приняла предложение Лены и дала согласие сменить ее на посту директора. У Лены от сердца отлегло, она, конечно, не сомневалась, что Люба не откажется, тем более, что она все годы помогала в работе музея.

— Хоть здесь все хорошо складывается. — успокоилась Леночка. — Дело папы в надежных руках.-

Следующим шагом был разговор с мамой. Лена решила не откладывать этот важный, хоть и очень неприятный разговор и поехать к маме прямо сейчас. Она набрала номер телефона мамы и когда услышала в трубке ее голос, постаралась как можно спокойнее сказать:

— Мама, я хочу подъехать сейчас, ты не занята? —

Надежда Борисовна ответила, что не занята и пусть Лена приезжает.

Разговор с мамой был тяжелым. Такое лицо у нее Лена видела лишь однажды, когда мать сообщила ей об измене отца и наличии у него второй семьи. Надежда Борисовна слушала Леночку с каменным, непроницаемым выражением лица, эмоции полностью отсутствовали на нем. Лена понимала, что маме нужно время, ей трудно вот так сходу, как внезапный снег посреди лета, принять и понять свою дочь, но главное Лена до нее донесла, признавшись, что у нее есть любимый человек и она уходит от Алексея к нему, вернее уезжает в Лондон. Надежде Борисовне действительно требовалось время, чтобы осознать все произошедшее, о чем поведала ей дочь и может со временем понять и принять ее поступок.

Уходя, уже в дверях Лена повернулась и посмотрела на мать глазами полными слез. Надежда Борисовна тихо сказала:

— Как ты похожа на своего отца. — Затем отвернулась и ушла в комнату, а Лена вышла из квартиры, закрыв за собой входную дверь. Так они и расстались с матерью. Но на сердце у Лены не было тяжести, просто маме нужно время. Она вышла из подъезда дома в котором прожила много лет до своего замужества. Практически сколько себя помнила с самого детства. Вдруг ниоткуда запала дурацкая мысль:

— Интересно, та надпись на стене про Веру и Мишу сохранилась? — Почему-то эта глупая мысль настойчиво буравила ее мозг и заставила вернуться в подъезд, чтобы найти и убедиться в ее наличии на стене, как будто от этого зависело что-то очень важное в жизни самой Леночки. Она стала подниматься на 3 этаж. В их старом подъезде года два назад был ремонт, но тогда ей в голову не приходило подобное. Стены покрашены все той же синей краской, как и со дня заселения жильцами, эту краску никто не отменял и так будет всегда, Лена уверена в этом. В России меняют Конституцию, неудобные законы, а вот синюю краску в их подъезде никогда. Вот она стабильность. С трудом, но Лена все же отыскала надпись, глубоко прочерченную чем-то острым, но видимо, побелка была жидковата и хорошо разбавлена водой, сквозь нее можно было увидеть следы той самой жизненно-утверждающей надписи, что «Вера + Миша = Любовь». И пусть Верка уже давно развелась с Мишкой и у нее другой муж, зарубка от той любви осталась, как подтверждение того, что все это было когда-то.

Лена вновь спустилась и вышла из своего старого, родного, но уже успевшего позабыться и стать немного чужим дома. Здесь ее раннее детство и юность остались навсегда, она скоро уедет, а это все останется, но уже без нее. Как в «Тане» Арбузова. Мама всегда плакала, когда слушала эту выворачивающую душу пьесу. А из нее трудно выбить хотя бы слезинку.

Когда Лена вернулась домой и вошла в квартиру, Коля уже разогрел обед и пообедал. Увидев мать, обрадованно сказал:

— Мам, еще не остыло! — А у Лены отозвалось:

— Не остыло сынок, не остыло… — Она не хотела есть, но позволила сыну поухаживать за собой. Все стало приобретать другие смыслы… она уедет и потом будет вспоминать, как сын кормил ее, делал простые вещи, на которые она не обратила бы раньше внимания, но приобретшие для нее важное значение именно сейчас, накануне ее отъезда. Лена взяла ложку и начала быстро есть суп, подавляя в себе желание разрыдаться:

— С Любой, с мамой, даже с Лешей было объясниться легче в сто раз, но что мне сказать сыну? Что его мать влюбилась и бросает их, чтобы уехать в какой-то Лондон, к чужому незнакомому человеку? Мне тридцать девять лет, он меня, наверное, старой уже считает и вдруг мама влюбилась… Ничего я ему не могу сказать, ему всего лишь пятнадцать и что он может понять обо мне, о моем чувстве… Может потом, когда подрастет он и поймет, и простит меня… Я не могу разделить его с Лешей пополам, как люди делят нажитое имущество. А ведь я не могу без него, моего единственного сына, мне будет плохо и без Дмитрия, и без Коли. Что делать мне? Ответа нет! Эта мысль страшит и повергает меня в ужас, но обратной дороги нет, все мосты сожжены. —

Вечером, позднее обычного, пришел с работы Алексей. Вид у него был какой-то чужой, почерневший.

— Он не спал всю ночь, после такой новости не уснешь… Да, заварила ты кашу, Лена Крылевская… — Они с Лешей старались при Коле делать вид, что ничего не произошло, но ребенка, как и мать, обмануть трудно. Дети сразу улавливают фальшь, поэтому Лена взяла книжку и пошла с ней в спальню, оставив наедине отца с сыном.

После того, как Коля уснул, Алексей постучал и приоткрыл дверь спальни. Лена лежала с книгой на своей половине их, когда-то общей супружеской постели. Лешина половина была по-прежнему застелена покрывалом.

— Зайди ко мне в кабинет, обсудим сложившееся положение. — с этими словами он закрыл дверь.

Лена встала, надела на себя шелковый халат, поправила волосы и направилась в кабинет Алексея.

Алексей сидел за письменным столом, на котором лежало много бумаг и чертежей. Не поднимая головы от бумаг и что-то записывая у себя в блокноте, жестом указал Леночке, чтобы она села в кресло напротив. Лена не могла не заметить перемены, произошедшие в Алексее:

— Как он изменился, буквально на глазах за несколько дней. Стал сдержан и деловит, я больше не чувствую над ним своей власти. Что ж, Леше в ноябре сорок два года, он заведует кафедрой, доктор наук, профессор, изобретатель и главный кормилец нашей семьи. —

Лена села в кресло, молча наблюдая за Алексеем. Он закончил писать в свой блокнот, встал из-за стола, подошел к окну и глядя в него произнес:

— В сложившейся ситуации есть, на мой взгляд, самое главное, — это что нам делать с Колей… — Повисла пауза, Лена попыталась что-то сказать, но Алексей жестом остановил ее. Я много думал все это время и пришел к выводу, что для Коли будет лучше закончить школу в Вологжанске. Получить аттестат зрелости здесь, в России. А дальше видно будет. Я поговорю с ним сам, после твоего отъезда. Парень он умный, да и не маленький, шестнадцатый год, давай дадим ему возможность самому определиться и сделать выбор, где он хочет учиться и с кем соответственно ему жить. И еще, чтобы ты знала, я никогда не буду препятствовать вашему общению с Колей. У меня, собственно, все. И он отвернулся к окну, так ни разу не посмотрев на Лену. А она покорно встала и пошла к выходу из кабинета. Аудиенция была окончена.

На следующее утро, оставшись дома одна, Лена набрала номер телефона Дмитрия. Он сразу взял трубку.

— Это я. — услышал он голос Лены. — Я поговорила с мужем, уволилась с работы. Я приеду к тебе. —

У Дмитрия даже дыхание перехватило… Все организационные вопросы он взял на себя. Буквально через несколько дней на руках у Лены был полный пакет документов и билет в Лондон. На сборы у нее оставался всего лишь один день. Когда вечером пришел с работы Алексей, Лена сообщила ему, что завтра она уезжает. Он выслушал ее молча, затем ушел к себе в кабинет и вскоре вернулся с конвертом в руках, который протянул Лене, так и не сказав ни слова.

— Что это? — спросила Лена.

— Деньги, валюта. — ответил Алексей. Лена растеряно, но благодарно взяла конверт и тихо почти прошептала: