Игорь Соколов - Мнемозина, или Алиби троеженца
Филипп Филиппович вздрогнул, и с удивлением взглянул на Скрипишина, но все же промолчал. Все засмеялись. Одна только Капа с сочувствием поглядела на отца. Немного придя в себя, Филипп Филиппович тут же принялся объяснять Капе какие бывают противозачаточные средства, и как ими нужно пользоваться.
По-видимому, он, как и Леонид Осипович, начинал бояться меня. Бедный Филипп Филиппович, если бы он знал, что Капа снова беременная от меня, он бы, наверное, завыл волком, а слез бы из него вытекло столько, что можно было бы несколько раз промыть нашу двухуровневую квартиру.
Однако в этот день мы решили его очень сильно не расстраивать!
– Они молодые, им бы поучиться, опыту набраться! – дружно поддержали мысль о противозачаточных средствах Елизавета Петровна с Леонидом Осиповичем.
Правда, судя по их скучным лицам, никакого уже оптимизма в их глазах не существовало. Я обрюхатил их дочек во второй раз и не думал на этом останавливаться.
Идея Платона о продолжении рода, как об осуществлении своего бессмертия целиком захватила меня, и кажется, я очень успешно заразил этой ценной идеей своих молодых жен.
Теперь они готовы были рожать от меня постоянно, благо, что сама природа позволяла им это делать с неизменным упрямством!
А потом я так боялся их всех потерять, чувствуя свою приближающуюся старость, что желал привязать их к себе навеки нашими общими детьми, которые являются самыми прочными и живыми узами!
Глава 31. Женщина – это безумная пустота, до краев заполненная Любовью
Теперь Филипп Филиппович, пользуясь любой свободной минутой, звонил Капе, и как только Капа брала трубку, так сразу же начиналась лекция о противозачаточных средствах. Капа с готовностью брала ручку и бумагу, и старательно выписывала все папины рецепты, но стоило мне только один раз прикоснуться к ней, как она тут же со смехом бросалась на меня!
Это было чудо! Я овладевал Капой даже в ту минуту, когда она по телефону разговаривала с отцом, причем их совершенно бесполезный разговор о противозачаточных средствах еще больше разжигал мою безумную страсть.
– Да, да, я обязательно буду предохраняться! – кричала она в трубку, в то время как мое драгоценное семя снова находило себе нежный приют в ее волшебном лоне.
Ее даже нисколько не тошнило как в прежнюю беременность, как впрочем, и Веру с Мнемозиной, настолько мои жены уже адаптировались, можно сказать, привыкли к своему беременному состоянию, как и к моему драгоценному семени.
Я надувал их животы как воздушные шарики, и чувствовал от этого величайшее наслаждение, и втайне даже радовался огорчительным вздохам своих родственников, и их невразумительному страху, который парализовывал их умственную деятельность.
Не знаю, существовало ли в моем сознании какое-то коварство или кощунство, но если оно и было, то оно было оправдано моей любовью и желанием обессмертить себя в своем же потомстве!
Я так заразил всех идеей размножения, что даже Нонна Львовна залетела от Скрипишина. Правда, сама Нонна Львовна объяснила этот феномен несколько иначе, оказывается, до Скрипишина она была девственницей, а поэтому ее Богом хранимая матка очень хорошо сохранилась!
Хотя такие феноменальные способности матки Нонны Львовны нисколько не обрадовали Скрипишина.
Возможно, потому что маленький и щупленький Скрипишин сам нуждался в материнской ласке и заботе, какую ему часто оказывала Нонна Львовна.
Борька Финкельсон просто офигел, когда после долгой разлуки появился у меня дома.
– У тебя не дом, а какое-то родильное отделение, да к тому же еще охраняемое государством, – восхитился он, поглядывая то на моих улыбающихся жен, то на охранников, посиживающих в кожаных креслах возле входа.
– Послушай, как тебе это вообще удается?! – спросил он меня полушепотом, когда мы с ним закрылись вдвоем в гостиной, где за нашу встречу пили коньяк.
– Что удается?! – не понял я.
– Да, ладно не прикидывайся, – похлопал меня по ноге Борис, – разве я не вижу, что ты все время в прекрасной форме, да и жены твои все до одной опять беременны!
– Видишь ли, Борис, все очень просто, – шепнул я, – просто у моих жен парадоксальная матка!
– Парадоксальная матка?! – переспросил Борис. – В первый раз слышу! Интересно, интересно!
– На свете все интересно и парадоксально, – улыбнулся я, – и вообще заниматься сексом с женой глубоко человечно!
– Даже если она тебе не нравится? – спросил Борис.
– А мне в моих женах все нравится!
– Ося, может вам приготовить пельменей? – заглянула в гостиную Нонна Львовна, тоже с уже выпирающим животом.
– Конечно, можно, – согласился я, и Нонна Львовна исчезла.
– И что, ее ты тоже?! – опешил Борька Финкельсон.
– Ну, нет, у нее есть Скрипишин! – засмеялся я.
В этот момент к нам заглянул и сам Скрипишин.
– Можно к вам присоседиться?! – спросил он, почесывая затылок.
– Да, ради Бога! – пригласил я его к нам за стол.
– Видно, у вас тут уже привычкой стало ко всем присоседиваться, – прищурился на него со смехом Борис, но Скрипишин, горевший желанием выпить, не понял его юмора, и поэтому, схватив свой бокал с коньяком, сказал: «За соседство!» – и мы все со смехом выпили. Потом я Бориса осторожно спросил, как живет Люба, и Борис ответил, что живут они нормально, но Люба очень обижается, что я не прихожу к ним в гости.
– Ну, ты же видишь, какой у меня кавардак?! – взмахнул я рукой.
– Да, уж, – вздохнул Борис, – даже не знаю, радоваться или сочувствовать тебе?!
– Да, конечно же, радоваться! – я уже опьянел и готов был говорить любые, любимые сердцем глупости, – женщина, это всегда стихийное бедствие, хотя в одиночку она совсем не страшна!
– Глядя на твою семейную жизнь, я бы так не сказал, – улыбнулся Борис.
– Сказать можно все угодно, главное, правильно подумать, – вздохнул я.
Борис хотел что-то сказать, но в этот момент зашла Нонна Львовна с тарелками пельменей на подносе.
– Да, вы, как я погляжу, уже наклюкались! – удивилась она. – Ну и старички!
– И никакие мы не старички! – обиделся Борька.
– А на обиженных воду возят, – засмеялся Скрипишин, но Нонна Львовна дала ему подзатыльник, и Скрипишин сразу затих.
Она быстро поставила пельмени на стол, расставила перед каждым из нас тарелки с ложками, и молча вышла.
– Все-таки женщина – единственный наркотик, который принимают всем телом, – усмехнулся Борис, – так что, за наркотик! – и он чокнулся со мной.
Скрипишин уже спал.
А я пил, разговаривал с Борисом, а сам думал, какая все же жизнь несправедливая штука, в особенности к отдельным людям, например, к таким как Борис, чья жена исподтишка кидается на любого мужчину, и самое странное, что, получая от нее множество упреков и ссор, он продолжает с ней жить, и при этом чувствует себя вполне счастливым человеком, хотя бы потому, что большей частью своей натуры он принадлежит не ей, а окружающему его миру.
