Юлия Коротина - Самый неправдоподобный роман. Книга вторая
— Нет, — категорично ответил Чарли. — Я хочу обрубить все раз и навсегда, а разговоры здесь не помогут.
— Но то, что ты придумал, — это подло, — сказала Ангель, торопливо раздеваясь.
— Знаю. Мы уже говорили об этом. Сейчас времени на разговоры нет. И пути обратного тоже нет. Ложись! — Скомандовал он девушке, и Ангель, взглянув на него, словно затравленный зверек, покорно юркнула под одеяло.
Дверь Джулии, как всегда, открыл бессменный дворецкий Эвингов, Дэниел. Он не был посвящен в заговор против Джулии, чтобы все выглядело как можно более правдоподобно. Девушка приветливо улыбнулась ему.
— Добрый день, Дэниел! — Приветствовала она его. — Как у тебя дела? Как здоровье?
— Все хорошо, мисс Колфилд, благодарю, — с легким поклоном отозвался мужчина. — Вы, наверное, к мисс Эвинг?
— И да, и нет, — уклончиво ответила девушка, следуя за дворецким в гостиную. — Мистер Уайтхорн, я полагаю, здесь?
— Да. Он наверху с мисс Эвинг. Я сейчас скажу им, что вы пришли.
— Не утруждай себя, Дэниел. Можно я сама поднимусь на правах давней подруги?
— Думаю, мисс Эвинг не будет возражать, — с улыбкой ответил тот.
Девушка стала подниматься вверх по лестнице, даже не догадываясь о том, что ждет ее наверху. Впоследствии она долго ругала себя за эту решительную опрометчивость. Но сейчас на втором этаже стояла спокойная тишина, мало предвещавшая наступление грозы. Бесшумно ступая по дорогому ковру с толстым ворсом, она подошла к двери спальни Ангель и негромко постучала. Ей никто не ответил; показалось только, что за дверью кто-то негромко рассмеялся, а потом все стихло. Джулия постучала более уверенно. В ответ — тишина. Тогда она открыла дверь и… замерла на пороге, пораженная тем, что увидела. В постели обнаженные страстно целовались Ангель и Чарли — ее лучшая подруга и ее муж. На мгновение у Джулии потемнело в глазах, так что она едва не потеряла сознание от шока. Мертвой хваткой вцепившись в дверную ручку, Джулия отчеканила:
— Что все это значит?!!
Испуганно отпрянув друг от друга, молодые люди ошарашено уставились на нее. Ангель удивленно хлопала ресницами, успев, однако, натянуть на себя одеяло, а Чарльз Роберт пару секунд непонимающе смотрел на Джулию, будто бы оценивал ситуацию. Потом пролепетал: "О, господи!" и соскочил с кровати, рванув одеяло с Ангель на себя.
— Джулия, дорогая, — торопливо начал он, мечась по комнате в поисках своей одежды. — Это не то, что ты подумала! Я тебе сейчас все объясню!
— А что я, по-твоему, могла подумать? — Спросила она, поднимая с кресла его джинсы и рубаху и швыряя их ему в лицо. — Оденься для начала, донжуан чертов! Хоть бы врать научился!
Он схватил одежду и начал натягивать джинсы, второпях прыгая то на одной, то на другой ноге.
— А что касается объяснений… — Задумчиво произнесла Джулия, и глаза ее сузились, — можешь оставить их себе. Мне они не нужны! Я подаю на развод!
И, хлопнув дверью, стала спускаться вниз, не слыша или стараясь не слышать отчаянных криков Чарли, доносившихся ей вслед.
Когда Джулия ушла, Уайтхорн плюхнулся в одно из кресел, так и не одевшись до конца, вопросительно посмотрел на Ангель.
— Получилось? — Спросила та упавшим голосом. — Она поверила нам?
— Будем надеяться, что да… — Пожал плечами парень.
Когда Дэна выписали из больницы он едва ли не второпях начал заниматься подготовкой к своей свадьбе с Джессикой. Он был так счастлив, что она согласилась, наконец, выйти за него замуж, что практически не заметил скоропалительного отъезда сына в Чикаго, состоявшегося раньше срока. И уж тем более он вряд ли заметил, в каком состоянии его приемный сын уезжал даже не из дома, а вообще из Лос-Анджелеса. Конечно, Дэн провожал его в аэропорту, но прощание это было совсем не похоже на прощание отца и сына. Они оба вели себя как чужие друг другу люди, которым было не о чем разговаривать. Казалось, Чарльза вовсе не интересовали семейные ценности и семейные отношения. Он вел себя так, будто Дэн никогда не был ему отцом. Дэн же в свою очередь не стал бередить ему душу, полагая, что он до сих пор переживает из-за его инфаркта. Он надеялся, что к следующей встрече все изменится, хотя ему очень хотелось, чтобы сын присутствовал на его свадьбе.
— Может, все-таки останешься? — С надеждой в голосе спросил Дэн.
Он всеми фибрами души чувствовал пропасть, возникшую между ними, не понятно из-за чего, и его это пугало.
— Прости, нет, — холодно ответил Чарльз. — Мне нужно возвращаться в эскадрилью. — Я брал эти две недели в счет отпуска, который теперь отложится на неизвестный срок. Лучше будет, если я вернусь раньше срока.
— Понимаю, — задумчиво кивнул Дэн, вспомнив, как когда-то использовал любой предлог — только бы лишний раз улизнуть из-под бдительного ока отца.
— Лучше поздравлю вас позже, — добавил сын, избегая пронзительного взгляда голубых, как у Джулии, глаз. — Если хотите, приезжайте ко мне в гости. Хотя вам пока будет не до этого. Вы столько лет шли к своему счастью.
Последняя фраза получилась у Чарльза Роберта такой саркастической, что Дэн удивленно, почти испытующе посмотрел на него, но ничего не сказал.
Объявили посадку на рейс Чарли. Все это время Дэн время поглядывал по сторонам, надеясь, что Джулия придет проводить его сына. Но она не пришла, а Дэн так и не решился спросить, почему. Осторожно обняв отца, Чарли поспешил к посадочному терминалу и даже ни разу не обернулся. Дэн еще долго стоял в аэропорту, глядя на отлетающие и прилетающие самолеты и думая о том, почему прощальные объятия сына были холодны, как стены тюремной камеры в средневековом замке.
А Чарльз совершенно спокойно сел в самолет, пристегнул привязной ремень и, глядя в иллюминатор, стал терпеливо ждать, пока огромная машина поднимется в воздух. Другие пассажиры все еще размещались на своих местах, переговаривались вполголоса, кто-то вопреки запрету разговаривал по мобильному телефону. Он же сидел и слушал, как один за другим включаются и прогреваются двигатели самолета. Потом почувствовал, как стальная птица вздрогнула и покатилась по взлетно-посадочной полосе. Хотя радио в салоне было выключено, Чарльз Роберт мог слово в слово представить себе, о чем говорят между собой летчики. Лучше думать об этой мелочной ерунде, чем о том, что он оставлял в Лос-Анджелесе. Или точнее о том, от чего он бежал из Лос-Анджелеса. Он очень надеялся, что когда обрубит безжалостно все узы, боль, терзавшая его сердце и душу, пройдет навсегда. Но, словно в насмешку или в наказание боль не ушла, а, наоборот, все нарастала. Она давила ему на плечи, на разум, на душу, не давая забывать произошедшее. Возможно, так будет всегда; возможно, ему придется привыкать жить с этой болью, а когда он сможет, наконец, привыкнуть, мир вокруг, как, впрочем, и он сам, уже не будет прежним. Чарли чувствовал, что огромную часть себя он оставил в Лос-Анджелесе, что в Чикаго он прилетит совсем другим человеком — не тем, что прежде.
