Анна Велозо - Небеса нашей нежности
Доктор Жоао Энрике де Баррос втайне восхищался упорством, с которым этот юноша добивался своей цели – вновь научиться ходить. И все же как врач он должен был позаботиться о том, чтобы Антонио не перестарался. Чрезмерные тренировки могли привести к нежелательному эффекту и замедлить процесс выздоровления. Интенсивные нагрузки также могли привести к катастрофе. Врачу нужно было направлять своего пациента, оберегать его и позаботиться о том, чтобы он правильно выполнял упражнения.
– Я знаю, что вы обо мне невысокого мнения, – своим обычным ворчливым тоном заявил он однажды, входя в палату Антонио. – И, не стану отрицать, я отношусь к вам так же. Но мой долг – поддержать столь упорного пациента. Поэтому ложитесь-ка в кровать и делайте, что вам говорят.
Антонио так удивился, что без размышлений выполнил требование врача. Но затем до него дошел комизм ситуации, и парень расхохотался.
– Тут не над чем смеяться, поверьте мне. Если вы хотите полностью выздороветь, нам предстоит много работы.
С этими словами де Баррос взял его больную ногу и принялся ее растягивать и выкручивать, пока у Антонио на лбу не выступили капельки пота.
– Вот видите, ничего смешного. Но вы хорошо держитесь, молодой человек. Это вызывает уважение.
Врач просунул руку под колено Антонио и, приподняв его ногу, принялся сгибать ее и разгибать, двигать влево и вправо, по кругу, разминая мышцы. Иногда при этом де Баррос хмурился, иногда просил пациента потерпеть.
Эту гимнастику они выполняли несколько дней подряд, и вскоре Антонио понял, что это единственная процедура, которую ему делают в больнице. Все остальные повреждения зажили, а таблетки от головной боли, по-прежнему доставлявшей Антонио много хлопот, можно было принимать и дома.
– Все, я выписываюсь из больницы, – сказал он де Барросу.
– Но вы только начали делать успехи.
– Да, это так. Но я могу регулярно приходить на гимнастику и заниматься с вами, например, по часу в день.
– Я вас не понимаю. Тут вы в надежных руках, вам ни о чем не нужно беспокоиться, вам оказывают превосходную медицинскую помощь.
– Дома мне тоже ни о чем не придется беспокоиться, но там я хоть поем по-человечески. К тому же мне сдается, что родной дом положительно скажется на моем душевном состоянии. Там я буду чувствовать себя не таким больным.
– Вы совершаете ошибку, – мрачно проворчал доктор.
Возможно, он уже подсчитывал в уме, сколько денег потеряет, если лишится такого богатого клиента.
– Вот видите. Этим тоже хорош дом. Там никто не станет разговаривать со мной, как с нашалившим ребенком. Знаете, дорогой доктор де Баррос, такое обращение не очень-то приятно.
– Я снимаю с себя всякую ответственность.
– Отлично! Настало время мне вновь взвалить на себя ответственность за собственную жизнь.
Врач неодобрительно покачал головой.
– Хорошо, приходите сюда каждый день в одиннадцать, будем работать с вами до двенадцати.
Добравшись домой на такси, Антонио обзвонил друзей и родственников, чтобы те не ехали зря в больницу, и за огромные чаевые послал портье в соседний ресторан за пристойным обедом. Тем временем он открыл бутылку вина, придвинул кресло к окну и, уставший, но счастливый, устроился поудобнее.
Антонио закурил, с наслаждением вдыхая дым.
Ах, как хорошо! Что может быть лучше, чем любоваться солнечными бликами на верхушке горы Сахарная Голова, пить хорошее вино и ждать вкусную еду, выпуская колечки дыма?
И вдруг эти колечки вызвали в Антонио какие-то смутные воспоминания. Какая-то размытая картинка вспыхнула в его голове: он с сигаретой в руке сидит за столиком в ресторане, перед ним бокалы, бутылка, ведерко со льдом, он курит, рядом с ним какие-то люди, но он не может разобрать их лиц, не знает, где он и что происходит. Антонио не понимал, хороший ли это знак. Может быть, к нему возвращается память? Но в чем смысл этого воспоминания, если там не было главного: людей? Антонио зажмурился, стараясь вспомнить что-то еще, понять, с кем, когда и куда он ходил пить вино. Ничего. Сколько усилий он ни прилагал – все тщетно. Только голова разболелась сильнее. Когда доброжелательный портье принес ему обед – говяжьи отбивные, черные бобы и рис, – Антонио показалось, что у него вот-вот лопнет череп.
Его затошнило от боли, а при виде обеда позывы к рвоте усилились.
– Спасибо, сеньор Хосе, – только и сумел выговорить он.
– Всегда пожалуйста, сеньор Антонио. Приятного аппетита. – Кивнув, портье ушел.
Через пару секунд Антонио склонился над унитазом. Его рвало.
Но как бы плохо он себя ни чувствовал, он был рад уединению. Вечное кудахтанье медсестер в больнице действовало ему на нервы. Как и постоянные визиты незваных гостей: никто не спрашивал Антонио, подходит ли ему время их посещения, хочет ли он их видеть. Похоже, все были глубоко убеждены, что Антонио должен радоваться посетителям. Он не мог решать, встретиться с кем-то или нет. И время посещения определяли предписания больницы. Регулировалось также время завтрака, обеда и ужина, часы сна и бодрствования. Медсестры будили его каждое утро в шесть часов, чтобы сменить простыни. И так каждый день. Ужасно, просто ужасно. Антонио считал, что все это – просто издевательство над пациентом, чтобы больной чувствовал себя еще хуже и верил любой чуши, которую скажет ему напыщенный врач. О господи, как же Антонио был рад поспать столько, сколько хочется! Может быть, и сейчас ему стоит подремать, устроившись в этом кресле перед окном, из которого открывался столь живописный вид. Он никого не ждал, и небольшая сиеста пойдет ему на пользу. А еду можно будет потом разогреть. Антонио еще никогда в жизни не готовил, но уж сковородку на газовую плиту поставить сумеет.
Дохромав до кресла, Антонио остановился у окна и выглянул на улицу. Но… не может быть! Уж не Каро ли там? Он увидел, как за угол свернула какая-то худощавая женщина с такой же походкой, как у Каро. И в такой же шляпке. Может быть, Антонио уже что-то мерещится? Сверху он не разглядел ее лица, а в Рио многие женщины носили такие шляпки. Антонио устало опустился в кресло. Будь он здоров, он со всех ног помчался бы за той девушкой. «Как мало мы думаем о здоровье, пока оно у нас есть», – пробормотал он. Антонио никогда раньше не замечал, как далек путь от туалета до окна гостиной. Некоторое время он размышлял над тем, как мы ценим то, чего у нас нет, и его мысли неизменно возвращались к Каро. Может быть, и с любовью так? Его чувства к Каро столь сильны, потому что он не может ее заполучить? Станет ли он любить ее, если она сама бросится ему на шею? Или в этом случае Каро показалась бы ему просто какой-то милой девушкой, с которой можно дружить?
