Сюзанна Энок - Слегка шальная (ЛП)
Саманта лениво прислонилась к перилам лестницы и потягивала содовую. Что бы там ни обсуждали Рик и Стоуни – а она подозревала, что речь шла о ней, – по крайней мере, они не орали. И все же она решила подслушать у двери, частично из любопытства, но большей частью потому, что в ее жизни секреты, витающие вокруг, могли представлять опасность.
Едва она успела выпрямиться, Стоуни вышел из библиотеки и закрыл за собой дверь.
– Ты в порядке? – спросила Саманта.
– Я чувствую себя так, словно он директор школы, который только что оставил меня после уроков, а ты та хулиганка, вместе с которой я раскрашивал из баллончика стены. Да, я в порядке.
– Ты помнишь, где остался твой грузовик?
– В общих чертах.
– Пойдем поищем его.
– Я не собираюсь сообщать тебе, о чем мы разговаривали. Это его дело.
Проклятье.
– Ладно, я просто не хочу, чтобы он слышал то, что я тебе скажу.
– Что за веселый денек сегодня.
Все еще ворча, Уолтер проследовал за Самантой через холл, где она ухватила пирожное с тарелки, которую Рейнальдо нес в библиотеку.
– На какой машине поедем? – спросила она, когда они вошли в гараж.
– Ты слишком свободно обращаешься с имуществом Аддисона, замечаешь?
Вытаскивая ключи от «Барракуды», Сэм искоса глянула на него.
– Это мое дело.
– О, это я знаю.
Что бы Стоуни там ни думал, больше он ничего не произнес, пока Саманта заводила машину и выезжала за главные ворота, направляясь к «У Фелипе». Примерно на полдороге она свернула на парковку у бакалейного магазинчика и заглушила двигатель.
– Рассказывай.
– Что рассказывать?
– Почему ты сбежал? Вот что.
Уолтер нахмурился, его брови почти сошлись на переносице.
– Я говорил тебе прошлой ночью.
– Та чушь про Тумбса? Или та часть, где ты вещал о том, что больше не хочешь заниматься охранной деятельностью?
Стоуни долго глядел в свое пассажирское окно.
– Ты знаешь, я люблю тебя, дорогая. Так что, когда ты отошла от дел, я поступил так же. Наверное, чтобы тебе не пришлось порывать все старые связи. Но прошел уже год.
– Ты не думал, что, завязав, я долго продержусь? – спросила Саманта и ее сердце сжалось. Она знала, что он сделал это ради нее, и, что не был особенно счастлив – тоже знала, но разве он возмущался? Разве негодовал на нее?
– Вообще-то да, не думал. Когда ты взялась за возвращение картины для музей Нортона, я подумал, что так ты пытаешься придерживаться выбранного пути, насколько хватит сил. И даже потом каждую пару месяцев ты начинала расспрашивать о заказах, которые я получал на ценности, выискивая что-то, что заинтересовало бы тебя.
– Это моя проблема, – возразила она. – Не меняй тему. Ты исчез. И задолжал мне объяснения.
– И почему же я должен что-то тебе объяснять?
– Потому что ты моя чертова семья, Стоуни. Ты не можешь исчезать, не дав мне знать, что с тобой все в порядке.
Он сделал глубокий вдох и выдох.
– Ладно, мне нужно было подумать.
– Подумать о чем?
– О том, хочу ли я сохранять свои старые каналы информации для того, чтобы ты могла выйти на кого-то из них. Твои дела отражаются и на мне тоже.
– О. – Саманта пристально смотрела на руль. – Тебе угрожали?
– Каждому кто-то угрожает, Сэм. Ты же знаешь. Это часть игры. Но похоже, – причем скорее раньше, чем позже, – у меня не останется никого, кто захочет поговорить со мной.
– Я все еще говорю с тобой.
– О, вот как, спасибо. – Он коротко улыбнулся. – Та работа по розыску ценностей. Тебе на самом деле это нравится?
– Так и есть. Не считая того момента, когда я увидела наводящую ужас комнату в доме Тумбса.
– Расскажешь мне?
– Не желаю говорить об этом прямо сейчас. Я хочу поговорить с тобой, с единственным человеком, которому я могу рассказать все. Я скучала по тебе эту неделю. Ты не представляешь, что здесь происходит. Мне пришлось взять с собой Обри, чтобы помог проникнуть в дом Тумбса.
– В любом случае на законных основаниях мы бы с тобой туда никак не попали. Обри хороший парень.
– Как и ты. Так что не смей думать, что можешь оставить меня одну лицом к лицу со всем этим безумным дерьмом.
– А что произойдет, когда я избавлюсь от всех контактов? Тогда я стану просто нелепым черным красавчиком, работающим в твоей фирме.
– И моим партнером. Если ты вконец заскучаешь, мы придумаем еще что-нибудь для тебя. Может быть, откроем антикварный магазинчик. Тебе нравится антиквариат, и ты прекрасно в нем разбираешься.
– А ты серьезно настроена подыскать причины, которые заставят меня застрять здесь.
– Ну, ты провел пару дней, раздумывая над тем же, да?
– Так и есть. Я ездил в Майами, потолковал с парой людей, получил несколько заказов на ценности и попытался выяснить, что получится, если со мной не будет тебя, учитывая, что ты выполняла всю рискованную работу и зарабатывала нам реально крутые бабки.
– Стоуни, ты…
– Я не смог представить этого, – прервал он. – Мне не нравится устанавливать системы безопасности, но заниматься прежним бизнесом без тебя, мне нравится еще меньше. И тогда я разозлился на самого себя, поскольку осознаю, что ты, словно бабочка, выпорхнувшая из кокона, и мне нужно отпустить тебя, чтобы тебе было лучше.
– Ты вовсе не осложняешь мою жизнь, – возразила Сэм, ее голос слегка дрожал под влиянием эмоций. – Ты помогаешь мне не сойти с ума из-за того, что постоянно приходится следовать букве закона.
– Я рад, что ты это сказала. Поскольку прошлой ночью – и этим утром – я размышлял и понял: раз уж ты справляешься с тем, что тебе не слишком нравится, чтобы быть со своим английским кренделем, то и я смогу делать то, что не сильно радует меня, лишь бы оставаться рядом с тобой. Правда, по крайней мере часть этого времени я был под мухой, так что, возможно, в моих рассуждениях вообще нет смысла.
Саманта наклонилась и обняла его.
– Спасибо, – сказала она, слезы катились по ее лицу.
– Нет, тебе спасибо, дорогая. Теперь расскажи мне об этой жуткой комнате.
Пока Саманта заводила машину и выезжала на дорогу, она коротко описала Уолтеру увиденное в доме Тумбса. Черт возьми, на минуту она решила, что потеряет Стоуни на темной стороне. Для нее стимулом оставаться добропорядочной гражданкой был Рик, хотя дело не только в нем. Везет обычно до поры до времени, а Саманта достаточно долго испытывала судьбу. Для Стоуни единственным стимулом не преступать закон, оказалась она.
