Наталия Костина - Слишком личное
– Ну пошли, что ли, – бросил он жене.
Маленький Миша послушно вскинул на плечо красный рюкзачок и подхватил еще одну сумку – клетчатую, явно не по его росту и весу.
– Здравствуйте. – Маша Камышева изобразила на лице приветливую улыбку. – Это вы – сестра Риты Погореловой?
– Ну я. – Женщина выпустила из рук такие же точно, как у ее детей и у сына Риты, голубые клеенчатые сумки. – А вы кто будете?
– Я? Я… из больницы. – Маша выразительно вскинула вверх брови, изображая всем лицом некое движение в сторону мальчика с красным рюкзачком. Вот тут он и спросил:
– А где мама?
– Сумку давай. – Маша легко забрала из маленькой ладошки ручки сумки – та оказалась неожиданно тяжелой.
– Что тут у тебя? – удивленно спросила она.
– Камушки. Ракушки. Шишки. А где мама?
– Мама заболела, – вздохнула Маша. – Лежит в больнице. Вот, послала меня тебя встретить.
– А вы кто? Врач?
– Ну… врач, да. Мария Васильевна меня зовут.
– Очень приятно. Миша, – сказал мальчишка и снова вопросительно посмотрел Маше в лицо. – А чем мама заболела?
– Гена, купи детям по мороженому, – нервно сказала Ритина сестра.
– Пошли, хлопцы, по мороженому. – Огромный Гена опустил чемоданы и подал детям руки. Его сыновья прицепились с двух сторон, а маленький Мишка запрыгал рядом.
– Я вам вчера звонила, – напомнила Камышева.
– Я Мишку оставить у себя не могу! – тут же выпалила родственница Погореловой. Эту фразу, видимо, она репетировала всю дорогу, очень боясь, что она у нее не получится.
Камышева пожала мощными плечами, глядя, как возле киоска с мороженым мальчишки дружно теребят обертки.
– Пусть Петькины родичи чего-нибудь для мальца сделают, в конце концов! – заявила женщина. – Я и так… на море его возила. Тоже, знаете, как оно – смотреть за чужим ребенком. А вдруг бы случилось чего? Потом виноватая будешь… Да мне послезавтра уже и на работу, детей в садик нужно водить. В доме прибраться, приготовиться нужно… А ему – в школу через неделю. Я его что, в школу через весь город тарабанить буду?
– А у Риты есть еще родственники?
– Родственников полно, как блох у собаки! – зло произнесла женщина. – Всех обзвонила. А мальчишку никто брать не хочет. А я что, двужильная?
– Вы мне список родственников напишите, – попросила Камышева, – и я…
– Вот. – Женщина быстро достала из сумки бумажку, и Маша подивилась такой оперативности. – Вот. Телефоны с мобильника списала, а адресов всех не помню. Да я денег одних сколько потратила, чтоб обзвонить всех… Объясняла, просила – и толку? Ритка сама виновата – ни с кем не общалась, кому теперь Мишка нужен, кроме нас… Но я его взять не могу, у меня отпуск кончился! – тут же испугалась Мишкина тетка и зачастила: – Вот Риткины, а Петькиных никого не знаю, а Риткиных всех… Да только и они его не возьмут. Кто ж согласится, если Ритка Петьку… того? Петькины родители, знаю, в деревне где-то, не то Белгородская область, не то где-то рядом. Совсем старые, куда им малого-то? А братуха его такой же козел, как и он сам… был.
Маша взяла мятую бумажку с телефонами погореловских родичей, и они с женщиной немного помолчали. Метрах в двадцати по перрону мальчишки ели мороженое, рассматривали электровоз, а терпеливый Гена ждал окончания разговора, изредка посматривая в их сторону.
– Я ему не говорила, что Петька… что отца… А Рита теперь что?
– Рита в травматологии, – холодно произнесла Камышева. – Но уже поправляется.
– А ей что… теперь будет?
– Суд решит. Но, наверное, оправдают – она просто оборонялась. Иначе бы он ее убил. А вы что, не знали, что муж постоянно Риту избивал?
– Да не наше это дело… семейное. Чего бы мы лезли? Она и не жаловалась! Я к Ритке схожу, передачку отнесу, – снова скороговоркой зачастила родственница. – А Мишку – не могу. Не просите. Не могу, и все!
«Да, Лысенко был прав. Значит, он все-таки знает женщин лучше, чем я», – сделала невеселый вывод Камышева. Этой тетке ни ребенок чужой не нужен, хотя бы и племянник, ни тем более зверь этот полосатый, которого Игореша вчера в отдел приволок.
– Тогда я его забираю, – решительно сказала Камышева и подняла сумку с камнями и шишками.
– Миша, Миша! – с облегчением закричала женщина. – Миша, иди сюда! С тетей пойдешь, – объявила она, когда он вприпрыжку подбежал, держа в руке недоеденное мороженое.
– А куда? К маме?
– Ну, сначала к маме, а потом видно будет, – решила Камышева, протягивая ребенку свободную руку.
– Пока, тетя Валя! – Мальчишка помахал в воздухе палочкой от мороженого. – Спасибо!
– В урну выбрось, – наставительно сказала Маша, ощущая в своей ладони маленькие горячие пальчики.
– Ага. Я знаю. – Он лучезарно улыбнулся ей и распахнул свои шоколадные глазищи. – Меня мама учила. А мы к маме прямо сейчас поедем?
– Сейчас, сейчас, – заверила его Камышева. На душе у нее скребли кошки.
* * *Теперь курить можно было, ни от кого не скрываясь, но Кате все равно было как-то неловко делать это в мамином присутствии. Хотя сама мама, как оказалось, покуривает уже много лет. Пачка сигарет и зажигалка лежали в кармане ветровки, напоминая о том, что она взрослая девочка и может курить, когда захочет, где захочет и сколько захочет. Однако сейчас курить не хотелось, и она свернула с тропинки к привычной скамейке – посидеть, подумать. День повернул на вторую половину, а она до сих пор не сделала того, что они наметили с Викой. Болела голова, подташнивало и даже немного знобило, и она накинула ветровку, хотя на улице было вовсе не холодно.
Когда она уходила, мама посмотрела ей вслед, покачала головой, но говорить ничего не стала. Слишком уж дочь походила на своего отца. У того тоже на первом месте всегда была работа. Не потому ли они в конце концов развелись? Наверное, зря они тогда это сделали. Ничего у них не получилось: она осталась одна, он тоже, а вот Катя, похоже, страдала. И теперь их дочь так же одержима той же проклятой работой, которой отдавал всего себя муж. Или почти всего себя. Во всяком случае на ее долю оставалось совсем немного… Однако и этого немногого ей хватало… а потом почему-то стало не хватать. Почему? Она и сама не знала. Она хорошо разбиралась в растениях, с которыми работала почти всю свою жизнь, а вот в людях, судя по всему, так и не научилась. Иначе не ушла бы от мужа, а приняла его таким, каким он был – и они стали бы счастливы, да и Катя, которая обожала отца, тоже… Наверное, что-то изначально заложено в генах. Много тысячелетий назад человечество разделилось на земледельцев и охотников. Она сама – типичный пахарь, для нее ничего нет лучше земли и всего произрастающего из нее, цветущего и плодоносящего. Она любит сложный запах земли, ей нравится выходить в поле с рассветом. А вот ее дочь – чистой воды охотник. Унаследовала гены отца. Она без этого не может…
