Пенни Винченци - Злые игры. Книга 3
А потом снова наступил понедельник. Понедельник, девятнадцатое октября. В газете «Мейл», в колонке светских новостей и сплетен, о Максе по-прежнему ничего не было. На работу он приехал рано. Он чувствовал себя взвинченным и раздраженным, сам не понимая почему. Когда включились экраны компьютеров, Макс даже заморгал, считая, что тут какая-то ошибка. Все экраны светились красным цветом. Повсюду был один только бесконечный красный цвет. Вернон Блай бросился к торговой стойке, от его обычного глупо-самодовольного вида не осталось и следа, на лице была написана откровенная паника, черты заострились.
— Рынок упал на сто двадцать пунктов, — потрясенно проговорил он, и голос его звучал словно из загробного мира. Обычно падение составляло пять, в крайнем случае десять пунктов.
Макс почувствовал, как его самого прошиб пот; он бросился к телефону и набрал номер Джейка; тот был спокоен, даже почти доволен.
— Я же тебе говорил, — сказал он, — сколько раз говорил: то, что происходило на рынке, должно было когда-то кончиться. Единственное, что сейчас можно делать, это продавать. Как можно быстрее. И молиться, чтобы на нас поскорее свалилась дохлая кошка.
В среде биржевиков и финансистов существует старое и мрачное поверье, что если на рынок ценных бумаг упадет дохлая кошка, то рынок этот скоро подскочит. Между моментом, когда кошка падает (в этот момент цены достигают самых низких своих отметок), и последующим взлетом рынка как раз и можно сделать самые большие деньги.
Макс начал продавать. Но этим занимался не он один. Рынок падал все ниже и ниже, летел в какую-то черную дыру отчаяния. Кошка в тот день явно пребывала в коматозном состоянии.
Курсы всех акций упали на четверть. Некоторых — наполовину. А в отдельных случаях даже и на целых семьдесят процентов. Маклеры сидели перед экранами, стараясь как-то сдержать разлив моря красного цвета. Но все их усилия были тщетны. На рынке царила вопиющая, кошмарная, неслыханного масштаба паника, резко усугубляемая еще и тем, что у многих маклеров таяли, превращались в дым и их собственные состояния. День только начался, до обеденного перерыва было еще далеко, но многие из них уже сидели за своими столами, обхватив голову руками, с полным отчаянием на лицах, и просто не брали уже трубки трезвонивших телефонов. Некоторые молча, не веря собственным глазам, сидели, вперившись взглядом в экран, и наблюдали, как летят вниз курсы на нью-йоркской бирже.
К концу того дня совокупная стоимость всех акций на лондонской бирже уменьшилась примерно на одну восьмую.
В тот вечер Томми и Макс отправились ужинать в пиццерию на Фулхэм-роуд. В ней было полно народу, и все оживленно обсуждали катастрофу на бирже. Слыханное ли дело, говорили все, за один только день биржевой рынок потерял то ли три, то ли четыре миллиарда фунтов! Похоже, никто не воспринимал происшедшее всерьез: это была просто очередная глава в увлекательной повести о легко достающихся больших деньгах; немного острых ощущений, только и всего. Возвращаясь назад, они уже в машине услышали по радио: на Уолл-стрит падение за день составило пятьсот пунктов.
— Господи, — проговорил Макс, — не может этого быть. Пятьсот пунктов! Да нет, не может быть, чтобы пятьсот.
Но это было действительно так.
Катастрофа шла вслед за солнцем, перемещавшимся над миром с востока на запад. Утром обрушилась токийская биржа, следом за ней гонконгская. После новых падений курсов на лондонской бирже опять пришла очередь нью-йоркской. К вечеру вторника совокупная стоимость акций, представленных на лондонской бирже, уменьшилась на двадцать процентов. Некоторые финансисты, входившие в число самых богатых в мире, потеряли абсолютно все; из-за приостановки операций на гонконгской бирже австралийские рынки понесли умопомрачительные убытки. Руперт Мердок за один только день потерял семьсот миллионов долларов. Роберт Холм разорился полностью. Все оценки и прогнозы высказывались теперь только в превосходной степени. Джон Филан, председатель нью-йоркской биржи, говорил о развале всей финансовой системы Запада. Джимми Голдсмит предсказывал конец света.
Появились различные теории, пытавшиеся как-то нащупать причины происходящего: одни объясняли все тем, что рынки ценных бумаг просто были сильно перегреты; другие говорили, что биржевой рынок всегда включает в себя как взлеты, так и падения, и потому за феноменальным его взлетом неизбежно должен был последовать соответствующий, столь же феноменальный спад; третьи утверждали, что, по крайней мере, начальная фаза спада объясняется распространением операций, осуществляемых по компьютеру, когда простое падение курса на пару процентов отражается на экранах всего мира сигналами к продаже; четвертые полагали, что благодаря компьютерам возросла скорость осуществления биржевых операций, а потому и паника теперь тоже распространяется гораздо быстрее, чем это было во времена до Большого бума; пятые обращали внимание на то, что если до Большого бума существовали специальные люди, которые вправе были объявлять временную приостановку операций и тем прекращать случаи панических распродаж, то теперь всякий подобный контроль над ведением биржевых операций оказался утрачен. Но каковы бы ни были действительные причины этого, рынок продолжал падать и падать, и казалось, что остановить эту нараставшую лавину обвалов некому и нечем.
Дохлая кошка ненадолго объявилась: в Нью-Йорке это произошло в середине вторника, в Лондоне — вечером того же дня. Пошли разговоры о том, что руководство нью-йоркской биржи ведет консультации с Белым домом о возможной приостановке операций. Приостановки не произошло, однако под воздействием этих слухов биржевой курс поднялся в среднем на двести пунктов; но страхователи сделок, стремясь защитить своих инвесторов, тут же начали лихорадочную распродажу фьючерсов, и курс снова упал еще ниже, чем был до этого.
К среде то, что поначалу казалось острым ощущением, потрясением, чем-то сродни фантазии, превратилось в жесткую действительность. Сотни тысяч людей оказались разорены. Макс увидел Фредди Прэгера; тот сидел с пепельного цвета лицом за своим рабочим столом, его трясло, он беспрерывно курил, отказывался уходить домой и только теперь начинал осознавать полную меру того, чем обернулась для «Прэгерса» его деятельность.
В те выходные Томми позвонили из «Дейли мейл». И Максу тоже. Он перезвонил в Хартест; к телефону подошла Няня.
— Няня, вам сюда могут звонить из газет, — сказал Макс.
— Уже звонили, — ответила Няня.
