Моя ревность тебя погубит (СИ) - Лазаревская Лиза

— Этот ребёнок наш. Мы его не вернём.

— Я всё поняла.

Она отходит на несколько шагов назад, в какой-то момент я слышу, как дверь захлопывается. Я подхожу чуть ближе к Полине, но теперь уже мой взгляд перемещается на ребёнка. Он смотрит на неё с интересом в широко раскрытых глазах, почти изучающе. В какой-то момент его лицо озаряет улыбка и своей маленькой рукой он тянется к распущенным волосам Полины.

Он… гладит её?

Своими крошечными ладонями он проводит по её каштановым волосам. От этого жеста в уголках её глаз скапливаются слёзы. Определённо, это слёзы умиления, слёзы счастья.

Мне нужно сделать что угодно, чтобы видеть эту трепетную улыбку на её взволнованном лице.

Я не собирался принимать его, когда была вероятность, что он мой. А теперь, когда я точно знаю, что он мне не кровный, я забираю его себе и принимаю ради своей жены. Жалею ли я об этом? Или возможно, пожалею? Морально я не могу жалеть ни о чём, что делает счастливой Полину. А она просто светится от заполняющего её счастья. Честно говоря, я и представить не мог, что у неё возникнет такое желание, что она хочет стать матерью так рано.

Восемнадцать лет. Куча психологических травм, связанных с её родителями. Возможно, это и было ключевым фактором. Это и чувство вины, жалости, её доброта, но что бы ни было, мне плевать.

Она хочет разделить со мной путь по воспитанию ребёнка. Грёбанная честь для меня то, что я тот, с кем она может решиться на такое. С кем ей не страшно. В ком она видит опорчу и защиту для себя и… для него.

Для этого ребёнка. Нет, для нашего ребёнка, нашего сына, нашего первого сына.

— Стас? — восторженно шепчет она. — Он чувствует меня, ты видишь?

— Да, — твёрдо отвечаю я.

Он действительно чувствует её, как бы абсурдно для меня это ни звучало. В прошлый раз, когда я видел этого ребёнка в руках своей бывшей жены, он разрывал глотку от рыданий. А сейчас он прижимается к Полине, ласково гладит её и даёт ей сделать то же самое.

— Когда мы можем его забрать? Я так хочу забрать его прямо сейчас.

— Прямо сейчас, — подтверждаю я. — Мы заберём его прямо сейчас.

— Ты слышишь, что папа сказал? — чуть ли не плача спрашивает она. — Мы тебя заберём.

Меня передёргивает, когда моя жена называется меня «папой». Прямо в этот момент я действительно стал отцом этому ребёнку, стал ему опорой, стал человеком, на которого он всегда сможет положиться.

— Знаешь, — она поднимает внимательный взгляд на меня, — мы ведь даже не знаем, как его зовут.

И вправду, он для нас чистый лист.

Который мы заполним своим почерком.

— Как бы ты хотела его назвать?

— В каком смысле? Разве у него?..

— У него будут все новые документы. Мы теперь его родители, поэтому мы сами выберем ему имя. Теперь подумай, как ты хочешь назвать его.

Она смотрит на меня, словно я её бог, её собственный волшебник, её раб.

И я готов быть для неё кем угодно — богом, волшебником, рабом, тенью, прислугой. Кем угодно, лишь бы она всегда смотрела на меня так нежно, будто не может мною надышаться.

— Мне нравится Дамиан или… Может, Эмиль, — улыбается она, глядя на мальчика. — Тебе нравится? Дамиан Станиславович.

— Уверен, ему понравится, — я обхожу небольшой протёртый диван и становлюсь сзади, целуя свою жену в макушку. Наблюдать за тем, как она сюсюкается с ребёнком — слишком занимательное и забавное занятие. Даже я не мог подумать, что я буду настолько восхищён.

— А тебе? Нравится?

— Да, — я смотрю на ребёнка, который так же пристально наблюдает за мной. Такое ощущение, будто я для него какой-то неопознанный объект. — Мне нравится, как это звучит.

— И мне. Ты сделаешь ему новые документы?

— Да. В ближайшие дни все документы будут у нас.

Новые документы. С его новым именем. Для нашей с ним новой жизни.

— Тогда решено. Тебя зовут Дамиан, — шепчет она, целуя его в пухлую щёчку, тем самым заставляя его засмеяться. Этот момент добивает меня окончательно и бесповоротно, я влюбляюсь в неё, но уже по-новому. Я влюбляюсь в то, какой матерью она может быть.

Нельзя быть такой. Нельзя делать меня таким зависимым. Таким одержимым. Таким ненормальным.

Но ты делаешь, моя принцесса.

Ты заполняешь собой моё сердце, когда оно и так уже целиком и полностью принадлежит тебе, когда оно не бьётся без тебя, когда оно остановится за тебя и для тебя.

— Нам пора.

— А дома у нас ничего нет для малыша, — всё ещё воодушевлённо подмечает Полина.

— Я обо всём позабочусь.

— Ты слышал, малыш? Папа обо всём позаботится. Нам очень повезло с ним, — она звучит так гордо и нежно, что я готов сдохнуть в самых диких муках, лишь бы она всегда звучала так.

Словно я её мир.

Точно так же, как и она мой.

***

Эти несколько дней поменяли нашу жизнь. Всё ещё я пытаюсь принять тот факт, что её время теперь не всецело принадлежит мне. И мне пиздец как сложно делить её с кем-то, даже если этот кто-то — наш ребёнок. Кровный или нет — для меня всё не важно. Мне приходится ломать себя, чтобы привыкнуть к этому и осознать, что это нормально.

Для меня, блядь, ненормально всё, что отнимает её у меня. Будь то ребёнок, её отец, моя работа, её учёба, её хобби, её друзья — всё это отнимает Полину у меня. Но так же всё это делает её счастливой, лишь поэтому я стараюсь себя пересилить.

Очень, блядь, сильно стараюсь, потому что она — мой воздух. Без моей девочки я буквально не могу дышать. Я задыхаюсь, и это просто безумие, которое вросло в меня и стало моей неотъемлемой частью.

Оперевшись о стену и скрестив руки и ноги в лодыжках, я наблюдаю за тем, как Полина купает Дамиана в детской ванне.

Моя прекрасная, заботливая, милосердная девочка. В её больших зелёных глазах я вижу столько нескончаемой нежности, что восхищение болью отдаёт в боку.

Мог ли я представить себе подобное, когда встретил её в парке дождливым вечером? Что эта девочка станет для меня больше, чем жизнью, что я женюсь на ней, возьму ребёнка из детского дома для неё? Нет, это было что-то области фантастики. И счастлив ли я теперь? Каждый день и каждую грёбанную секунду.

— Любимый, можешь помочь? — зовёт она, вытаскивая Дамиана из ванной. Сразу же я подхожу к ним и беру полотенце, в которое заворачироваю его. Вокруг всё мокрое, потому что во время купания он слишком активно махал руками и ногами.

Осторожными и лёгкими движениями она выбирает его почти насухо, после чего мы несём его в спальне и кладём на пеленальный матрас на комоде. Она быстро надевает на него памперс, хоть он и брыкается. Складывается впечатление, что материнство заложено у неё в крови, она так быстро и ловко с ним справляется.

Ещё раз покормив Дамиана перед сном, она укладывает его спать в кроватке нашей спальни. Мы только узнаём его, но я уже могу сказать, что он беспокойный и активный ребёнок.

— Ты устала, принцесса, — замечаю я, подходя к ней сзади, пока она наблюдает за Дамианом, и массирую её плечи. Приторный аромат персиков заполняет мои ноздри, когда я целую её шею, а её сладкая кожа заставляет мой мозг полностью отключиться.

— Это приятная усталость.

— Тогда нужно приятное расслабление.

Беру её на руки, когда она беззвучно смеётся. Несу обратно в ванную и включаю горячую воду.

Я целую Полину, пока ванна наполняется. Целую её губы, щёки, подбородок, лоб, глаза, шею, ключи.

Целую, забывая дышать, потому что она заменяет мне воздух, потому что всё, что мне нужно — это она.

Её тело в моих руках. Её мысли, заполненные мною. Её улыбка, направленная на меня.

Сны, которые ей снятся. Вещи, на которые она смотрит и которых она касается. Земля, по которой она ходит.

Всё это мне нужно. Я готов молиться на всё, что имеет к ней отношение.

Когда я опускаю Полину в ванну, сам сажусь на краю и намыливаю персиковым гелем для душа каждый уголок её сладкого тельца. В какой-то момент она покладисто облокачивается о моё колено, словно готовая сейчас заснуть.