Джулиан Феллоуз - Снобы
Она сидела за столом в Мраморном Зале, справа от большого позолоченного фонтана. Улыбнулась и помахала мне своей маленькой ручкой, пока я подходил, и встала поприветствовать меня. Она двигалась аккуратно и легко, как птица. Официант принес чай, сдобрив его немалой порцией вежливых «миледи», она мягко и невозмутимо кивнула в ответ.
Она весело рассмеялась:
– Я здесь всегда, как в первый раз!
– Я – тем более.
Она стала держаться не то чтобы серьезнее, но по крайней мере прямолинейнее. Отчасти исчезла и ее трепетная задушевность, и, вспомнив нашу беседу в ее комнате в Бротоне, я понял, что она собирается подарить мне немного настоящей искренности вместо этой светской игры.
– Мне хотелось бы быть с вами честной, потому что мне кажется – вы могли бы помочь.
– Я одновременно польщен и недоумеваю.
– Я не хочу, чтобы Чарльзу пришлось встречаться с Эдит.
– Я так и понял.
– Дело не в том, что я желаю ей зла. Честное слово. Просто я думаю, что он оказался сейчас в очень запутанной ситуации, и не хочу, чтобы его еще сильнее сбивали с толку.
– Леди Акфильд, – начал я. – Я прекрасно понимаю, почему вы считаете, что это неудачная мысль. Я тоже так думаю. Вы считаете, что этот брак был ошибкой, и предпочли бы, чтобы на этом все кончилось. И с этим я соглашусь. Но факт остается фактом – Эдит все еще жена Чарльза, и если она хочет видеть его, а он, как я подозреваю, хочет видеть ее, не лучше ли нам уйти с дороги?
В ее глазах мелькнуло раздражение:
– Почему вы думаете, что он хочет ее видеть?
– Потому что он все еще любит ее.
Она помолчала какое-то мгновение, проверила сэндвичи на тарелке, нашла один с яйцом и принялась откусывать от него маленькие кусочки с преувеличенным наслаждением.
– Они просто чудесные! – тихонько прошептала она, как будто мы должны любой ценой сделать так, чтобы никто, не дай бог, этого не узнал. Она взглянула на меня своими пронзительными, кошачьими глазами:
– Вы полагаете, я несправедлива к Эдит.
Я покачал головой:
– Нет, я считаю, что вам она не нравится, но не думаю, чтобы вы были особенно несправедливы к ней.
Она кивнула, подтверждая мои слова:
– Она мне не нравится. Очень. Но дело не в этом.
– А в чем?
– В том, что она не может сделать Чарльза счастливым. Нравится она мне или нет, не имеет никакого значения. Я терпеть не могла свою свекровь, но отлично понимала, как великолепно она управлялась с Бротоном и несчастным отцом Тигры. Мне потребовалось двадцать лет, чтобы похоронить ее память. Вы думаете, если бы она мне просто не нравилась, это имело бы хоть какое-нибудь значение? Я не школьница.
– Нет.
Я глотнул чаю. Это мне, несомненно, очень льстило. По какой-то причине леди Акфильд решила приподнять занавес, который обычно скрывал от посторонних все ее мысли, и поговорить со мной по-настоящему.
– Позвольте мне рассказать вам о моем сыне. Чарльз – хороший, добрый, простой человек. Он значительно добрее меня. Но он не так… – она запнулась, подыскивая определение, которое отвечало бы случаю, но звучало бы мягко.
– Умен?
Так как я уже сказал это вслух, она, не задерживая на этом внимания, пошла дальше.
– Ему нужна жена, которая ценила бы не только его самого, но и кто он есть и что он делает. Ценила бы то, какова их жизнь. Он не из тех, кто стал бы уживаться в собственном доме с иным мировоззрением. Он не смог бы жениться на оперной певице социалистической ориентации и уважать ее за ее взгляды. Это не для него.
– Мне кажется, Эдит это тоже не свойственно.
– Она вышла замуж за представление о жизни, которое вычитала в романах и журналах. Она думала, что это будут бесконечные путешествия, показы модных коллекций и встречи с Миком Джаггером. Она думала, что будет устраивать вечеринки на Маврикии для принцессы Мишель… – Леди Акфильд пожала плечами; меня впечатлило, что она слышала о Мике Джаггере. – Я не знаю, может быть, кто-то так и живет. Может быть. Но я знаю, что жизнь Чарльза не будет такой никогда. Все его существование расписано по сельскохозяйственному календарю. Ближайшие полвека он будет охотиться и управлять имениями, управлять имениями и охотиться и на три недели в июле уезжать за границу. Он будет беспокоиться об арендаторах, ругаться с викарием и пытаться добиться правительственной субсидии на реставрацию восточного крыла. А его друзья, за небольшим исключением, будут точно так же чинить крыши своих особняков, охотиться, заниматься фермерством, пытаться получить налоговые льготы. Вот какое будущее его ждет.
– И вы уверены, что там нет места Эдит?
– А вы – нет?
Я помнил, как Эдит ныла на охоте и дулась вечера напролет, под истории Тигры, в лучах обаяния Гуджи. Но вот о чем я догадывался, а леди Акфильд нет, это о том, как скучна и тосклива новая жизнь Эдит. Я вспомнил, как на вечеринке Фионы Грэй ее водили по комнатам, как призовую телку. Леди Акфильд приняла мое молчание за согласие и стала держаться теплее.
– Это не только ее вина. Это ее ужасная мать забивала ей голову чепухой из романов Барбары Картланд. Какие у нее были шансы?
– Бедная миссис Лэвери, – сказал я. Леди Акфильд слегка передернуло. И с этой женщиной миссис Лэвери намеревалась делить восхитительные обеды и походы к модистке.
– Я не сноб, – начала леди Акфильд, но это было уже слишком, и я не смог удержаться, чтобы не поднять бровь – удивленно. Она попыталась меня упрекнуть. – Нет! Я знаю, что людям удается выйти замуж за человека выше себя и все-таки не спасовать. Правда! – Она была порядком возмущена. Я думаю, она искренне верила, что говорит правду.
– Например? – уточнил я.
Она задумалась на мгновение:
– Сьюзан Кара и Энн Мелтон. Они мне обе очень нравятся. И попробуйте только сказать, что это не так.
Речь шла об одной американке, наследнице огромного состояния, которая стала женой одного туповатого заместителя министра, и дочери миллионера, владельца сетей магазинов одежды, что вышла за бедного ирландского графа, о котором до этого никто не слышал, – и это позволило ему оказаться на карте светской жизни. Ни с той, ни с другой я знаком не был, но я страшился за судьбу Эдит, если леди Акфильд считала, что в этих двух случаях женщины «вышли за человека выше себя».
– Я понимаю, что вы мне не верите, но меня с детства приучили не смотреть на людей с точки зрения их классовой принадлежности.
Забавно, что леди Акфильд вполне могла бы повторить это заявление на детекторе лжи, и он бы смолчал, хотя, конечно же, ни с какой другой точки зрения ее на людей смотреть не учили, и она осталась верна этим принципам.
– Важно не то, к какому классу принадлежит Эдит, что бы это ни значило, а то, что эта работа ей не нравится. Она вместе с ее ужасной матерью – типичные «лондонские леди». Они хотят обедать в итальянских ресторанах, ходить на благотворительные балы и летать зимой на юг греться на солнце. Управлять таким домом, как Бротон или хотя бы Фелтхэм, – тяжелая и однообразная работа, как только пройдет очарование новизны. Горы бумаг и заседания комитетов. Бесконечные споры с инспекторами по охране исторических памятников, которые ненавидят тебя только за то, что ты там живешь, и стараются сделать все, чтобы усложнить тебе жизнь. Прошения в правительственные учреждения и экономия на отоплении. В таких домах приятно погостить пару дней. Даже «лондонские леди» временами не прочь. Но владеть ими – очень тяжелый труд. Такая жизнь никогда не принесет ей ни удовольствия, ни удовлетворения. Я даже не виню ее за это, просто ей это недоступно. И если совсем честно, – она остановилась и не сразу решилась продолжить, опасаясь, что раскрывает мне слишком много своих карт, – я очень не уверена в том, насколько ей нравится Чарльз.
