Ребекка Пейсли - Сердечные струны
Он пригнулся, когда она решилась на бросок.
— Ха-ха, промазала!
С этого момента грязевая игра захватила ее целиком: собираясь во что бы то ни стало измазать его, Теодосия вооружилась еще грязью, но не успела воспользоваться случаем, как Роман поднялся, вытащил что-то из седельной сумки и убежал в лес.
Она отправилась за ним, но не так быстро.
— Роман? — Прислушиваясь к звукам, она вглядывалась в заросли. — Роман?
Карканье вороны напугало ее так, что она выронила грязь.
— Роман, игра в прятки не так забавна. Покажись, или я…
Она замолчала. Или что, спрашивала себя Теодосия, чем она собиралась его напугать?
— Роман, если ты не покажешься сию же минуту, перестану играть.
Ничего. Ни звука, ни движения, ни Романа.
— Прекрасно, — крикнула она в лес. — Я возвращаюсь — Она повернулась, сделала несколько шагов, затем резко остановилась.
Страх сковал ее. У подножия дерева, росшего менее чем в футе от нее, лежала гремучая змея, свернув толстое туловище и треща хвостом — смертельное предостережение.
— Роман, — прошептала она, не шевеля губами. — Роман.
Едва она успела произнести его имя во второй раз, как откуда ни возьмись появился он, будто упав с неба, и приземлился прямо на опасную змею.
В следующую секунду извивающаяся рептилия оказалась зажатой пальцами за голову.
— Хочешь погладить? Она попятилась.
— Нет.
— Давай же, Теодосия, погладь ее. Не так много людей в мире, которые могут сказать, что гладили живую гремучку. Погладь ее. — Он шагнул к ней. — Погладь же. — Он снова придвинулся к ней.
Она поняла, что он не отступит.
— Ты ведь будешь крепко держать ее, да?
— Если она хотя бы попытается укусить тебя, я сам ее разорву.
Не найдя никакого утешения в его абсурдном обещании, провела пальцем вдоль извивающейся спины.
— Ну вот, погладила.
— Прекрасно, Теодосия. Замечательно.
— Где ты был, Роман?
Используя змею, как указатель, он показал в сторону дерева.
— Увидев змею раньше тебя, уже собирался предостеречь, когда ты повернулась и чуть не наступила на нее. Дай тебе волю, Теодосия, и ты не избежишь опасности.
Она смотрела, как он понес змею в глубь леса, вернулся без рептилии, и Теодосия знала, что он отпустил ее.
— Другой на твоем месте убил бы гремучую змею. Роман стряхнул кусок засохшей грязи.
— Я убиваю, когда добываю пищу или защищаюсь. Мне не хотелось есть эту змею, а она не собиралась напасть на меня.
Вытащив кусок мыла из седельной сумки, направился к ручью.
Теодосия знала, куда он идет и зачем, понимала, что ей не следует идти за ним, но пошла.
— Ты похож на Санта-Клауса.
Роман в последний раз прошелся по намыленной бороде и снова зачерпнул прохладной воды из ручья.
— А ты выглядишь так, словно на голове примостилась белая сова.
— Это шляпа, Роман. Горностаевая.
Она подняла руки, поправляя мыльную шляпу.
Он сидел в ручье, стараясь смотреть только на мыльное творение, а не на великолепное обнаженное тело.
— Что такое горностай?
— Большая европейская ласка. — Ручеек мыла пополз вниз, попав на грудь. — На самом деле у меня на голове образовалась гора, Роман.
— Больше похоже на шляпу из ласки.
— Уже сказала. — Теодосия опустилась в воду рядом с ним. — О Боже, эти речные камешки…
— Приятное ощущение для голой попки, а? — Он притянул ее поближе. — Все такое круглое и гладкое.
— Круглое и гладкое, — повторила она вслух, глядя на него краешком глаза. — Это о камешках или о попке?
Он увидел завлекающую улыбку в ее глазах.
— Узнаю приглашение, когда слышу его, Теодосия, — хрипло пробормотал он.
— Сэр, не понимаю, о чем это вы?
— Да? Так позвольте показать, мисс.
Она застонала от радостного возбуждения, когда он, подхватив ее на руки, уложил на коленях — кожа казалась такой теплой, а вода — прохладной.
Пронзил длинными пальцами ее волосы — мыльная шляпа соскочила. С его пенной бороды капли падали ей на грудь. Он обхватил ее руками, рассматривал, будто впервые, мыльные следы — снова, снова и снова…
Это зрелище так подействовало на Романа, что по телу пробежала легкая дрожь. Обняв ее одной рукой за шею, он, приподняв лицо девушки, стал целовать, направив другую между бедрами, погружаясь в ее женственные глубины.
Она приготовилась смаковать медленное, восхитительное путешествие к наслаждению, но блаженство пришло мгновенно, заструившись по ее телу так, как вода ручья сбегает по коже. Изогнувшись, окунула голову в воду.
Могла бы утонуть, не поддержи он ее.
— Боже, Теодосия, — произнес Роман, когда она, наконец, затихла в его руках. — Извини, мне следовало лучше подготовить тебя.
Она смущенно улыбнулась, но стыда не чувствовала: тело уже научилось реагировать на сексуальное мастерство Романа, словно музыкальный инструмент в руках мастера, рождающий мелодию слишком прекрасную, чтобы сопротивляться или сдерживаться.
С нежностью заглянув в его глаза, почувствовала, что хотела бы дать ему такое же удовольствие, которое он подарил ей, — не имело значения, что еще не знала, как это делается, но была уверена, научится.
Сползла с его колен и села перед ним, обхватив руками за талию, нежно потерла большими пальцами твердый живот, взглянула вниз.
— Роман, копье полностью устремляется из воды. Откинув голову, он рассмеялся.
— Да, старый миг страсти, определенно, делает выпад, а?
Осторожно взяла его в руку, наслаждаясь мягким стоном, вырвавшимся у Романа.
— Пульсирует.
— Мужские органы имеют обыкновение делать это, когда их касается красивая женщина.
Она улыбнулась.
— Собираюсь провести эксперимент, Роман. Многозначительный тон ее голоса воспламенил его.
— Какой еще эксперимент?
— Во имя науки — сексуальный, — добавила она, крепче сжимая его. — Доказано, что раскаленные шипы имеют способность пульсировать, но сейчас попытаюсь узнать, что еще они могут делать.
Он не мог ответить сразу, стиснул зубы, делал глубокие вдохи, пытался думать о чем угодно, кроме того, что она говорила, делала, собиралась делать.
В конце концов, проговорил.
— Теодосия, вот-вот взорвусь в твоей руке, — предостерег он.
Она увидела напряженное выражение его лица.
— Но я еще ничего не сделала.
— Тебе и не надо. Одна лишь мысль… ощущение твоей руки… Бога ради, женщина, лишь звук твоего голоса сводит меня с ума.
— Ты выглядишь так, словно тебе ужасно больно.
— Так и есть.
— А, значит, поищу лекарство.
