Татьяна Тронина - Милая, хорошая
– Алена? Алена, это я, Калерия Львовна…
Да, это была она, несостоявшаяся свекровь. Вошла, сняла строгое темно-серое пальто с песцовым воротником, пригладила назад короткие волосы, подстриженные словно по старинке – под гребенку, строго взглянула на Алену выцветшими синими глазами.
– Одна?
– Одна. Хотите чаю? И салат у меня есть… Только самый простой, из огурцов с помидорами.
– Правильно, нечего толстеть… – Калерия Львовна прошла за Аленой на кухню. Алена бросила упавшую вилку в мойку.
– Сюда… Пожалуйста.
Калерия Львовна понюхала салат.
– С оливковым маслом. Это правильно… Здоровое питание! Бориса именно такими салатами надо кормить, а то совсем распустился…
– Калерия Львовна, опять? – строго спросила Алена. – Если вы собираетесь сватать меня за Бориса…
– Да ладно тебе! – махнула рукой та. – Я уж всякую надежду потеряла, что ты вернешься. Господи, как же я была не права – тогда, пятнадцать-то лет назад! – Она неожиданно всхлипнула и промокнула глаза салфеткой. – Новую привел… – таинственным шепотом поведала она.
– Кого? – с интересом спросила Алена, придвинувшись, подлила Калерии Львовне чаю.
– Такую… Ну просто ужас! Я думала, что хуже Олеськи никого не будет, а на самом деле нет – водятся еще редкие экземпляры…
– Да кто? Какая?..
– Два метра ростом. Плечи – во, – развела для убедительности Калерия Львовна руки. – Задняя часть – во! У тебя талия, как у нее одна нога, а нога – как у нее рука…
– Вы шутите! – засмеялась Алена. – Признайтесь, что немного преувеличили!
– Честное слово! – в отчаянии воскликнула Калерия Львовна. – Гренадер в юбке. Я Борису и говорю…
– Минутку, Калерия Львовна, – озабоченно перебила свою собеседницу Алена. – А как зовут эту новую пассию Бориса?
– Любовь, – прошелестела Калерия Львовна и презрительно поджала губы.
– Как?!
– Я говорю – Любовь. Ну, Люба то есть…
– Такая с каштаново-рыжими волосами, кудрявая?
– Она и есть. Гривастая. Глаза вот с это блюдце… Ты ее знаешь, что ли?
– Знаю, – удивленно улыбнулась Алена. – Она была моей подругой. До тех пор, пока не увела Алешу, бывшего мужа. У нее, наверное, страсть ко всем моим бывшим мужчинам…
– Боже мой! – Несостоявшаяся свекровь схватилась за голову. – Так вот оно что… И что мне теперь с ней делать?
– Ничего. Это пусть Борис с ней разбирается.
– Борис… Он же как ребенок! – застонала Калерия Львовна. – Нет, все-таки какая я была глупая – тогда, пятнадцать-то лет назад!
– Хотите еще салата?
– Давай… Только ты мне еще хлеба отрежь, что ли! Слушай, если ты сейчас одна, то можно вас с Борисом…
– Калерия Львовна, опять? – сурово одернула ее Алена. – Давайте о чем-нибудь другом поговорим.
Гостья задумалась, а потом спросила:
– Я слышала, тебе сосед, старик, квартиру свою завещал?
– Все-то вы знаете…
– Как-никак столько лет в органах работаю… Это ты молодец, что старика уговорила квартиру себе завещать, – ведь у него родных совсем не было?
– Я его не уговаривала! – покачала Алена головой. – Он сам. Я про его планы вообще ничего не знала.
– Ну да, уж мне-то не ври! – добродушно усмехнулась гостья. – Просто так ничего не бывает, это я уж точно знаю… Так вот, приходят они к нам – Борис со своей Любкой, и заявляют…
Калерия Львовна пустилась в подробный пересказ того, о чем они говорили и какие беды теперь ей, Калерии Львовне, ждать от Любы. Вырисовывалась поистине апокалиптическая картина. Алена принялась успокаивать Калерию Львовну, но та успокаиваться никак не хотела – и снова принялась твердить о том, как она была не права, что пятнадцать лет назад не позволила сыну жениться на Алене.
Они сидели и разговаривали – почти как близкие подруги. Алена вдруг подумала, что Калерия Львовна, наверное, теперь постоянно будет заходить к ней и жаловаться на Бориса. Пройдут годы – и ничего не изменится, кроме того, что вместо пятнадцати лет будет двадцать, потом двадцать пять…
На следующий день Алена поехала к Серафиме. Ту уже перевели в другую больницу, где разрешили посещения и, кроме того, позволяли гулять во дворе. Алену удивило, что ограда тут была совсем несерьезной – любой желающий мог сбежать.
– Ага, а ты думала, тут насильно держать будут? – саркастически усмехнулась Серафима, когда Алена озвучила свои мысли. – Нет, не хочешь – не лечись… Это только совсем уж буйных запирают.
– А тут есть?
– Не знаю. По-моему, тут одни старухи со склерозом… – пожала плечами Серафима. В стеганом халате и наброшенном поверх ядовито-зеленом пальто с оторочкой из желтого меха она смотрелась несколько странновато. Из-под толстой вязаной шапки торчали пряди рыжих волос.
Алена и Серафима ходили по аллее и жмурились от солнца и не растаявшего еще снега. В кустах, среди голых ветвей, оглушительно чирикали воробьи.
– Ты выглядишь гораздо лучше.
– Мерси…
– Я пыталась дозвониться Николя…
– Нет, не надо! – умоляюще воскликнула Серафима. – Не звони ему, пожалуйста…
– Если бы я заранее знала, что ты из-за этого Николя в дурдом попадешь, то я бы его собственными руками… – Алена мстительно сжала кулаки.
– Я не из-за него, я из-за себя. Я просто… Нет, лучше не будем об этом!
Они замолчали, глядя на ослепительно синее небо.
– Весна… – пробормотала Серафима. – Как же мне не хватало солнца! Знаешь, я ведь все равно чувствую себя счастливой, несмотря ни на что… Это странно, да?
Она сняла перчатку и отломила маленькую веточку с куста.
– Нет, – покачала головой Алена.
– О чем ты думаешь? – с любопытством спросила Серафима.
– Сейчас? О Кашине. Все-таки жаль, что я так мало обращала на него внимания. Ты веришь, что есть жизнь после смерти? Ужасно хочется верить… Тогда он сейчас с Кириллом Глебовичем Лигайо. И с Лизой Соловьевой.
– С какой еще Лизой?
– С одной девушкой… Они дружили все втроем, давным-давно.
– А-а… – улыбнулась Серафима уголками губ. В самом деле, щеки у нее слегка порозовели – то ли от свежего воздуха, то ли лечение пошло на пользу. – Слышала анекдот?
– Какой?
– Жизнь прекрасна, если правильно подобраны антидепрессанты! Это как раз в тему.
– Фимка, ты еще над этим шутишь! – притворно рассердилась Алена.
– Нет, правда… – сказала Серафима и закружилась по аллее. – Я жива, жива, жива… Боже мой, как хорошо! Ты что вечером будешь делать?
– Этим вечером? На работу пойду. Буду играть для пьяной публики, – засмеялась Алена. – Надо еще домой заехать…
