Сьюзен Айзекс - Волшебный час
— Слушай, на это у нас сейчас совсем нет времени.
Я сказал это бесстрастно. Как профессионал.
— Я хочу выяснить, почему ты врала в последний раз?
— Звучит, как будто это последний из ста тысяч других раз, когда я тоже врала.
— Так и есть, как ни крути.
— Если я такая врунья, зачем мне говорить тебе правду теперь, когда полиция наступает мне на пятки?
— Затем, что тебе деваться некуда.
— Ну, — голос у нее дрожал, — некуда, действительно.
Она опустила голову и уставилась на свои руки, лежащие на коленях. Руки у нее были красивые, с длинными пальцами, овальными ногтями: как раз такие руки показывают в рекламе кремов для рук.
— Ладно, зачем ты сочинила эту чушь про восемьсот восемьдесят баксов, которые мы нашли в твоем сапоге?
— Это чистая правда.
— Бонни, пойми одно. Если ты будешь морочить мне голову, я отправлю тебя обратно домой.
— Пожалуйста, позвони ему еще раз.
Я покачал головой.
— Ты пойми, — умоляла она, — Винсент Келлехер — это очень издерганный и не очень удачливый бизнесмен, который продает подставки для чайников, больше похожие на ракетоносители, и спортивные костюмы слоновьего размера — розового, голубого и сиреневого цвета, да еще с аппликациями. И вдруг этому несчастному звонят издалека, и какой-то следователь спрашивает его о деньгах, которые он мне заплатил, минуя бухгалтерию. Это же нелегальная выплата. Он всегда по этому поводу переживал, а когда ты позвонил, он наверняка решил, что сейчас за ним явится сам министр финансов и отряд налоговой инспекции — и немедленно его арестуют.
— Ты умница, Бонни. Правда, умница.
— Нет. Если я была такая умница, ты бы поверил и тогда, когда я тебе на самом деле врала. Я больше не буду. Пожалуйста, позвони Винсенту Келлехеру.
Тут запищал мой пейджер.
— Бреди, срочно позвони Карбоуну.
Я велел ей оставаться в комнате, а сам побежал в спальню и закрыл за собой дверь.
Карбоун спросил, где я, и я сказал, что наконец-то дома, после шестидесяти часов на ногах, и у меня нет сил, и меня до сих пор трясет от тех гадостей, которые он и Ши мне наговорили, и уж не хочет ли он подвергнуть меня очередному тесту на спиртное, чтобы убедиться, что я не обнимаюсь с бутылкой виски? Он сказал: слушай, мы, конечно, слегка поспешили, а Роби, который сам не пьет, наверное, в чем-то не разобрался… — Ну так что? — спросил я. Он сказал: Бонни Спенсер и след простыл. Я спросил: Робби в истерике? — Да, и не только он, но и Ши тоже, и если ты думаешь, что человек из комиссии не поддаст нам тут дерьма, ты сильно ошибаешься. — Слушай, Рэй, да успокойтесь вы там все. Сейчас уже полседьмого, приятный вечер, прохладный ветерок. Может, она пошла на пляж прошвырнуться. Может, обедает в ресторане с подружкой. Скажи ребятам, пусть расслабятся. Выпейте там за меня. Ты что, хочешь, чтобы я порыскал по округе? — Он сказал: пожалуй, мысль верная. — Ладно, согласился я. Послежу за ее домом, пока не пришлешь мне смены, потом прочешу окрестности и загляну в несколько мест. Только будь добр, пошли Робби сообщение по пейджеру. Пусть он отвалит от ее дома к чертям собачьим, а то, если я его увижу, клянусь, я его убью. — Лады, пообещал Карбоун. Он уже собрался вешать трубку, когда я спросил: результаты проб по моей моче и крови уже получены? — Да, все в порядке, Стив. — Спасибо. — Не делай глупостей, посоветовал он. — Сам понимаешь, ситуация скользкая. На нас давят. — Людям свойственно ошибаться. — Я поинтересовался, сообразил ли Ши, что ему тоже случилось ошибиться на этот раз, или мне каждый раз надо будет писать в чашечку? Карбоун как человек сдержанный, объяснил, что Ши теперь знает о результатах тестов, и он не дурак. — Но будь начеку: между вами никогда не было особой любви. Он взял тебя в отдел, потому что ты был ему нужен, а не потому, что ты ему нравишься или он тебе доверяет, и, я думаю, это для тебя не новость. — Давно уже не новость, — сказал я. — Тогда, — сказал Карбоун, — сделайте себе одолжение, следователь Бреди, заработайте золотую звезду героя и повышение по службе. Доставьте Бонни Спенсер куда следует.
Когда я подъехал к дому Бонни, Робби уже завел мотор. Я затормозил и остановился сзади. Он швырнул в мою машину ордер на арест и сорвался с места — как только способен «олдскатлес». Он боялся встречаться со мной взглядом и не желал услышать то, что я мог ему сказать. Он прекрасно знал, что я ему скажу: я до тебя доберусь. А я знал, как он отреагирует: нет, это я до тебя доберусь.
Через несколько минут подъехали еще две полицейские машины из саутхэмптонского отделения. Им предстояло крутиться поблизости до того, пока их не сменит кто-нибудь из отдела убийств Саффолк Каунти, так что я передал им ордер и сказал, что пойду осмотрю дом еще разок. Я натянул резиновые перчатки — медленно и демонстративно, как будто собирался делать сложную нейрохирургическую операцию, и вошел в дом. Спустя пять минут я вышел, захватив для Бонни белье, футболку, зубную щетку и пакетик с собачьим кормом. Все это я распихал по карманам, чтобы не было заметно. Проходя перед домом, я размахивал двумя пакетиками для вещдоков, одним — с теннисными тапочками, и другим — с расческой, потом дурашливо отсалютовал саутхэмптонским копам и укатил.
Мной овладело блаженное бессилие. Руки у меня вспотели, в животе забурчало. Не оттого, что я сознавал, что делал, не оттого, что я пускал под откос свою карьеру и личную жизнь, не говоря уж о риске провести пару лет в тюряге за преступное содействие в укрывательстве обвиняемого в тяжком уголовном преступлении — убийстве. Я как раз прекрасно представлял себе последствия разрушений, которые я призвал на свою голову. Я помню, что я прикидывал, как уголовное обвинение повлияет на мою пенсию, гадал, есть ли собрания Анонимных Алкоголиков в исправительном заведении «Грин Хайвен», и решил, что, будем надеяться, мои хорошие приятели из прокуратуры Саффолк Каунти подсобят в случае чего, и мне впаяют только должностное преступление. Но влажные ладони и буря в кишечнике не имели никакого отношения ко всем этим закономерным размышлениям.
Нет, я ехал к своему дому с комком в горле, потому что ужасно боялся, что Бонни ушла. Она хорошо соображает — не хуже, чем неделю назад, когда она убила Сая, и вполне может сделать то, что запланировала — удрать. Нет. Она его не убивала. Я верю ей. Но ведь она могла представить себе, как сидит на стуле, и судья кивает головой, и ее признают виновной — и потому удрать. Или просто испугаться и захотеть, чтобы кто-нибудь обнял ее, успокоил, поцеловал в лобик, вроде ее приятеля Гидеона — и потому удрать. Или, зная Бонни как честную и законопослушную американку, можно было предположить, что она просто бросится навстречу обстоятельствам — с верой в Бога и Конституцию, — зайдет в ближайший телефон-автомат, позвонит в отдел убийств и спросили: «Можно попросить к телефону следователя Курца?»
