Барбара Сэмюел - Музыка ночи
— Не говори так, — запротестовала Алиша. — Всему есть своя причина.
И Роузмэри, и Конни одновременно фыркнули.
— Поживи с мое, детка, — сказала Конни, поднимаясь. — Посмотрим, что ты тогда запоешь. — Она взяла сумочку. — Пошли. Нам надо повидать его и поговорить об Элли.
Глава 21
Элли ехала в Свитуотер через Большие сосновые леса, пересекая реку Сабин, в зеленую, покрытую пышной растительностью страну своего детства. Еще не наступил полдень, когда она выехала на главную улицу и целых пять кварталов тянулась за трактором, так что у нее была масса времени, чтобы рассмотреть знакомые виды.
Свитуотер проигрывал в сравнении с Пайн-Бендом. Пайн-Бенд прилагал все усилия, чтобы казаться современным, развивал новые отрасли промышленности и бизнеса, рос, добивался своего любыми путями и способами. Внешне городки казались одинаковыми — кафе с широкими окнами, напротив которого парковались грузовики, сапожная мастерская, большое здание суда, окруженное лужайками и деревьями. Различия были более существенными. Одежда в витрине единственного магазина вышла из моды лет десять назад. Афиша, гласившая, что приехал цирк, красовалась на тумбе уже семь сезонов, в парикмахерской стояло устаревшее оборудование. Солнце пекло невыносимо, и Элли чувствовала, что даже деревья обмякли.
Когда она свернула на дорогу, ведущую к дому бабушки, и оставила стареющий город позади, нырнув в туннель из густых деревьев, то там, то сям мелькали поля сои и кукурузы, потом зеленая стена смыкалась снова.
Вокруг дома Джеральдины Коннор были расчищены шестьдесят акров земли, и Элли увидела его задолго до того, как подъехала. Дом, прочный и крепкий, стоял посередине розового сада, и пышные яркие венчики цветов выделялись на фоне его темно-серых стен. В конце подъездной дорожки красовался гараж на три машины — гордость и радость ее дедушки, построенный его собственными руками. Гараж был таким же уродливым, как всегда, но Элли улыбнулась, заметив, что кто-то нарисовал на стене, обращенной к дому, чернооких красавиц — наверное, сама Джеральдина.
Свернув на вымощенную гравием дорожку, Элли ощутила, как в ее душе что-то сломалось. Только что все было прекрасно, и вот уже ей слишком трудно держать ногу на педали. Она остановилась и просто посидела, подышала: дома! Элли взглядом прикасалась ко всем мелким деталям, которые и дарили ей это ощущение, — к пластиковым ромашкам на крыльце, к облезлому ящику для молока, к рисунку на деревянной двери. С чувством облегчения она выбралась из машины, улыбаясь при виде изобилия цветущих роз, красующихся словно на картинке в журнале и дающих пищу десяткам пчел, чье неумолчное гудение нарушало тишину летнего полудня.
Джеральдина выскочила из дома в розовом ситцевом переднике поверх слаксов и топа, открывавшего ее морщинистые руки.
— Элли! — закричала она. — Ты так рано! Я еще не приготовилась к твоему приезду.
— Ты же знаешь, что меня это не беспокоит, бабушка. — Элли обняла ее за худые плечи, вдыхая знакомый запах туалетной воды. — Я должна была приехать поскорее.
Джеральдина отодвинулась, наклонив голову, чтобы лучше разглядеть внучку сквозь очки.
— Ты попала в беду?
Элли подняла руки, потом уронила их.
— Если одним словом, то да. В его старомодном смысле.
Глубокая печаль, которую она никак не ожидала увидеть, изменила лицо ее бабушки, внезапно сделав его очень старым, просто дряхлым.
— Ох, детка, — вздохнула Джеральдина. — Этот город — какое-то проклятие для моих дочерей.
Элли расплакалась.
— Пойдем, дорогая, — сказала, бабушка. — Пойдем попьем чайку, и ты мне все расскажешь.
Блю сидел на веранде, закинув ноги на перила. Поверх пальцев ног он мог созерцать последние лучи солнца. В одной руке он держал стакан с бурбоном, а бутылка стояла поблизости, возле кресла. В другой руке у него была толстая сигара, купленная в лавке специально для сегодняшнего вечера. Он услышал на тропинке шаги, но не повернулся, зная, что это может быть только Маркус.
— Добрый вечер, — сказал тот, опускаясь в кресло-качалку. — Ты не против, если я попробую твое виски?
— Зависит от того, что ты собираешься мне сказать. Меня уже посетили три фурии, и ты орал на меня утром, и десять минут назад я получил нагоняй от Лэни.
— Фурии?
— Ага. Конни, Роузмэри и Алиша. Они, кажется, решили, что знают меня лучше, чем я сам.
— Хм. — Маркус пошел за стаканом, налил себе виски, потом устроился на веранде. После нескольких глотков он сказал: — Это из-за того проклятия, верно? Ты думаешь, что живешь под каким-то облаком, которое приносит несчастья всем вокруг тебя.
— Угу. — Блю поднял стакан, сделал большой глоток.
— Ну, Иов, не могу тебя винить за это.
— Спасибо. — У него загорелось все внутри, и снова перед глазами встала эта картина — кровать, раздавленная под тяжестью крыши. Он вздрогнул. — Почему бы тебе не выложить все, и покончим с этим, чтобы выпить в тишине и спокойствии. Я вроде как заслужил хорошую выпивку и не намерен останавливаться. Можешь присоединяться ко мне или нет. Сам решай.
— Ладно, — согласился Маркус. — Вот что я хотел сказать: рано или поздно тебе придется разобраться в собственной жизни.
— Ой, как забавно, — иронически протянул Блю, — я как раз этим и занимался, Маркус, друг мой. Как только я решил, что жизнь будет однообразной, день за днем, так судьба послала мне женщину, чтобы перевернуть все и заставить снова чувствовать и думать, что нормальные люди превозмогают прошлое и продолжают жить. — Он вынул из кармана коробочку и сунул ее Маркусу. — Я собирался просить ее руки, веришь или нет.
Маркус открыл футлярчик и присвистнул:
— Красивое. И хороший выбор. Не представляю ее в бриллиантах.
Блю взглянул на кольцо.
— Да, я тоже так подумал. — Потом он нахмурился и резко опустил ноги на пол, потянувшись за бутылкой. — Теперь это не имеет значения.
— Не понимаю почему, — мягко проговорил Маркус.
— Я и не жду, что поймешь. — Он помолчал. — Знаешь, она даже не ссорилась со мной. Просто уехала.
— И это тебя обидело, да? — Маркус покачал головой. — Ты такой же тупой, как всегда, Блю. Слушай, у девчонки был один шок за другим, такие, которые переворачивают всю жизнь и о которых нам не приходится даже думать. — Он беспокойно позвякал льдом в стакане. — А потом еще ты вышвыриваешь ее. Дурак!
Блю упрямо не сводил глаз с дальних деревьев и думал о том, что предстоит сделать завтра. Маркус встал.
— Я сдаюсь. Сиди здесь и жалей себя, если хочешь. А я еду домой. — Он спустился по ступенькам и добавил, глядя через плечо: — К своей женщине.
