Барбара Сэмюел - Музыка ночи
— Ты что это делаешь? — спросила Конни. — Ну-ка, поверни обратно!
Алиша энергично затрясла головой и махнула рукой с неправдоподобно синими ногтями, как бы отметая это требование.
— Нет, вы должны услышать все. — Она села.
— Я только что говорила с мужем. Блю в таком состоянии, что его надо изолировать, мечется из одной оранжереи в другую, как тигр в клетке. — Она прикоснулась к горлу, вскочила. — Я должна чего-нибудь попить.
— Алиша! — сказала Роузмэри. — Успокойся! И расскажи все толком, пока мы не лопнули от любопытства.
— Сейчас, сейчас. — Она схватила банку холодной диетической колы, отбросила с лица косичку и улыбнулась. — Элли уехала.
Конни и Роузмэри заговорили одновременно:
— Что?
— Почему?
— Я в точности не знаю. Маркус просто взбесился из-за чего-то, что сделал Блю. Когда я вошла, они ссорились и орали так, как я никогда не слышала.
— О чем? — спросила Роузмэри. Алиша вытаращила глаза.
— Я не знаю. Не поняла. Но слушайте, вот еще новость. — Она понизила голос для пущего эффекта. — Элли была здесь, чтобы написать книгу о Мейбл Бове, верно?
— Это мы уже знаем, — с гримасой сказала Роузмэри.
— А еще она разыскивала своего отца.
Конни откинулась на спинку кресла, приоткрыв рот.
— Своего отца?
— Это так здорово! — Алиша рассмеялась от возбуждения. — Помните, как она тогда на встрече читательниц все расспрашивала о парнях, которые поехали во Вьетнам? Она пыталась выяснить, кто же из них ее отец.
— Господи Боже мой, — проговорила Конни и наклонилась вперед. — Я же видела, что ее лицо мне знакомо.
Роузмэри ощутила, как ею постепенно овладевает страх.
— А кто была ее мать?
— Одна из этих девчонок-хиппи. Не знаю точно кто. — Роузмэри почувствовала боль в груди.
— Я знаю кто, — сказала она, и ее глаза наполнились слезами. — Это была рыженькая. Диана.
И Конни, и Алиша с тревогой повернулись к ней:
— Что случилось?
Роузмэри закрыла рот рукой, изумленная тем, что могла; испытывать чувство такой силы через тридцать лет после случившегося. Такое острое чувство потери. Она прижимала к губам дрожащие пальцы и смотрела на Конни, которая должна была вспомнить.
— Я все думала… не знала до тех пор… — Она встала, отошла, пытаясь овладеть собой. Потом повернулась и взглянула на Конни. — Отцом Элли был Джеймс Гордон, — сказала она и не смогла сдержать слез.
Конни уже была рядом, подставляла свое широкое плечо, обнимала подругу.
— Ой, солнышко! — выдохнула она. — Ничего, ничего. — Алиша долго молчала. Когда Роузмэри наконец подняла голову и глубоко вздохнула, Алиша проговорила:
— Я не понимаю, что произошло, но прошу прощения, если огорчила вас.
Роузмэри промокнула глаза.
— Нет, девочка, ты здесь ни при чем. Просто так устроена жизнь. Джеймс был моим двоюродным братом.
Алиша нахмурилась:
— Но почему…
— Он был не такой, как все, — сказала Роузмэри и замолчала.
Она словно воочию увидела его перед собой.
Как Джеймс смеялся, и при этом был виден косой зуб спереди. Как плясали смешинки в его золотистых глазах. Нежность, с которой он смотрел на детей и на бродячих собак, и на любого воробья с подбитым крылышком.
— Если я попытаюсь выразить это словами, получится слишком грубо, поэтому не буду. Это была такая добрая душа, какой еще не создавал Господь, и все, кто его знал, плакали, когда его тело доставили домой.
Конни взяла руку Роузмэри и сжала ее.
— Было ясно, что тем летом на него обрушилось какое-то грандиозное событие, — сказала Роузмэри. — А когда мы узнали, что причина этого — белая глупышка, все просто испугались за него. Мы беспокоились, что она сбежит отсюда и оставит его с разбитым сердцем. Что она и сделала.
— Она любила его, — продолжила Конни. — Она умоляла его ехать в Канаду, но он решил, что это будет трусостью, и все равно отправился во Вьетнам.
Роузмэри вздрогнула, представив себе, как та бедная девочка покинула город и неизвестно где родила цветного ребенка.
— Ей наверняка было нелегко.
— Маркус сказал, что она тоже умерла, — проговорила Алиша.
Роузмэри горестно покачала головой:
— Интересно, знала ли Элли, что она цветная?
— Кажется, и не догадывалась, — сказала Алиша. — А теперь, когда знаешь, это становится ясно как день. — Она замолчала, потом встряхнулась. — Я забыла самое главное! Гвен Лейсер…
Роузмэри подняла руку:
— Не говори этого, девочка.
В ее голосе звучала сталь. Она покачала головой и еще погрозила пальцем.
— Что? — спросила Конни. — Так нечестно!
Алиша сложила руки и наблюдала за Роузмэри, которая смотрела на Конни. Они были рядом на протяжении тридцати лет, разделили потерю любимых во Вьетнаме, а потом смерть мужей. Конни знала Джеймса, а теперь Элли и, наверное, заслужила право знать обо всем.
— Конни, я скажу тебе, но ты должна поклясться на могиле Бобби Мейкписа, что никогда никому не расскажешь.
Конни изумленно подняла руку:
— Я клянусь, Роузмэри. На могиле Бобби. Что это?
— Гвен Лейсер — мать Джеймса Гордона. И ее настоящее имя Мейбл Бове.
Рот Конни и ее глаза стали идеально круглыми от удивления. Потом она расхохоталась. И продолжала хохотать.
— Боже мой! Это великолепно. — Успокоившись, она покачала головой. — Элли узнала гораздо больше, чем намеревалась, верно?
Алиша отпила большой глоток колы.
— Интересно, а что собирается делать Блю?
— Делать? — эхом отозвалась Конни.
— Если он позволит ей уйти, то он самый глупый человек на свете.
— Или самый напуганный. — Роузмэри поджала губы.
— Я считала, что на этот раз он влюбился по-настоящему.
— А может, он не хочет черных детей, — сказала Алиша. — Он кажется либерально настроенным, но когда касается лично тебя…
Роузмэри нахмурилась:
— Может быть. Хотя на него это не похоже.
— Я тоже так считаю, — вступила в разговор Конни. — А как ты все это узнала, Алиша?
Та ухмыльнулась:
— Я подслушивала!
Они все рассмеялись от такого нахальства. Роузмэри подошла к раковине, чтобы поплескать на глаза холодной водой.
— Если у него ума чуть больше, чем у обезьяны, то он отправится за Элли и привезет ее домой.
Конни подняла голову.
— Забавно, правда? Как ее мама, которая приехала сюда и заварила всю эту кашу, так и Элли через столько лет сделала то же самое.
— На этот раз мы, однако, применим тот разум, которым наградил нас Господь, — ответила Роузмэри, вытирая лицо. — Если бы мы тогда послушались Диану Коннор…
