Бина Богачева - Совпадения
— Теперь, — сказала Татьяна планетам, — откройте глаза. Внимательно отнеситесь к этому первому этапу. — Перед вами ваша земная жизнь. Возможно, вы увидели сейчас что-то из нее. И может быть, даже кого-то, кого вы знаете или еще узнаете из тех, с кем вам пришлось или придется встретиться в реальности.
На полях дневника, не выпуская из своих рук руку Саши, вывел: «Софья». Я не видел Соню уже два месяца, но ни на мгновение не мог забыть о ней. Она приходила ко мне во снах. Саша не могла вытеснить ее. В какой-то момент я отчетливо понял: во что бы то ни стало я должен освободиться от Саши.
…Саша и Валера были извлечены на свет в результате кесарева сечения. Это подтвердил опыт прохождения родового канала. Мы называли их «кесарята». С нами в группе был один смешной парень Рома, на вид то добродушный и занятный, то злобный и раздраженный. Он пришел в группу проработать свою часто возникающую и мучавшую его агрессивность. Ему пришлось очень несладко. Позже он признался, что ему был поставлен диагноз шизофрения, еще ранее он был приговорен к трем годам лишения свободы, но пробыл в колонии всего год, потом условно освобожден. Мы не подозревали всего этого. Ему удавалось все это маскировать и скрывать от нас долгое время. Оказалось, что он типичный мультиплет[53] с расщеплением Эго на альтеры.
Причиной происхождения мультиплетарной личности являются, как я выяснил позднее, сильные физические, эмоциональные или сексуальные издевательства над детьми в возрасте до пяти лет. Количество альтеров, на которое изначально расщепляется целостное Эго, определяется количеством таких травм. И если появляющиеся субличности подконтрольны внутреннему «я», то автономно существующие персональности — нет.
В канале с Ромой случились истерика и приступ эпилепсии. Мы вынуждены были прекратить опыт на некоторое время. Это свидетельствовало, по словам модераторов, о том, что первое расщепление произошло еще в родах. Картины описываемых им явлений во время переосмысления родов поражали нас своими «проходами» в иные реальности.
— Вы признаете, что замечали наличие других персональностей? — спросил его Леонид, второй модератор. Леонид, как психиатр, очень быстро нащупал проблему.
— Да, — признался Рома.
Он также подтвердил, что страдает потерей памяти, амнезией, провалами в «черные дыры», забывает происходившее с ним и пережитый опыт, на протяжении всей жизни испытывает состояние смятения, подавленности, страха, паники, внутренних конфликтов, нерешительности, суицидальную тягу. Модераторами было принято решение провести с ним сеанс гипноза прежде, чем продолжать работу дальше.
Теперь я понял, что Софья не случайно увлекала меня в свой мир, который напоминал мне ребус, где все было спрятано от меня, зашифровано, и она сама представлялась в нем настоящей Софьей Беловодовой,[54] испорченной, надуманной, даже дерзкой, извращенной, но вызывающей отчего-то мой живой интерес. Больше всего на свете я хотел докопаться до того, какая она на самом деле, и вернуть ей эту ее потерянную природу. Уже и не помню, как, каким образом произошло то, что они все, сколько их там было в этой семье, сели мне на шею. Сели мягко, с любовью. Самой младшей из них было всего полтора года, когда я впервые стал их многодетным отцом.
Помню, как мы лежали с ней летом в парке на траве и женщины, болтающие невдалеке, сплетничали, глядя на нас, шептались: «А еще говорят, толстые бабы горячие… Вон смотри, как она его своими костями к земле прибила».
Тогда я не знал, насколько сильно сидел в ней ее невроз, почему она предпочла позерство и пряталась от мира, ничем ее на первый взгляд не обижающего. Она была ребенком, с самым повышенным тонусом в мире, с зажатыми кулаками, куда спрятаны даже большие пальцы, и ни за что на свете она не хотела их разжимать. Она была моим зеркалом. И, желая узнать и изменить ее, я на самом деле страстно желал прежде всего перемен в себе.
Мне казалось, что Соня готова была играть любые роли и бегала по этой отвратительной сцене как бешеная, лишь бы никто не увидел, что там у нее внутри на самом деле, что она думает, чем живет, о чем мечтает. Даже мечты она перепридумывала на те, что не имела на самом деле. Настоящие ее мечты оставались для меня секретом. Ее секретом было все, она сама была ходячий секрет. Мне казалось, что она запуталась, и я как благородный рыцарь пришел ее распутать, поцеловать и освободить. Я пришел подарить ей свободу и счастье своей убийственной любви. Могла ли она любить меня искренне за эту боль? Она любила, как могла. И счастье, что я смог разглядеть в ней все эти противоречия, которыми и сам обладаю вполне.
Анализируя собственное детство, я вдруг понял, что по переживаниям оно у нас общее, схожее, словно одно на двоих. Разве могли мы быть счастливы, два недоделанных уродца? Разве могли мы дать друг другу то, чего сами не имели с самого рождения? Тогда для меня это знание еще оставалось недоступным, а любовь кособокая, недоношенная и недоразвитая родилась, не спрашивая на то своего разрешения. У Ошо прочел: «Невозможно заставить себя любить изо всех сил. Но именно этим люди и занимаются, вот почему в мире отсутствует любовь». Мы без конца только и заняты тем, что пиаримся друг перед другом, и в этих презентациях замутняются, мутируют либо вовсе утрачиваются наши чувства.
Роман выбыл из группы. Нас осталось шесть человек. Следующим этапом вновь осмысляемого «развития» стало детство, тот самый важный отрезок, развивающий костяк, равный семилетнему циклу обновления, включающий грудничковый период, детский сад и первичную социализацию, как некий ввод в программу.
Меня туго запеленали, крепко прижав руки к телу, так что невозможно было шевельнутся. Тело вспомнило, каково ему было тогда, и отозвалось странными эмоциями и недовольством. Не важно, взрослый ты или младенец, ограничение твоей свободы сковывает тебя совершенно одинаково, и оно приходит к тебе из самого младенчества, оно становится привычным. Тебя приучают, что находиться со связанными руками безопаснее и приятнее в конечном итоге, чем с развязанными. Свобода опасна, вот к чему начинает привыкать маленький человек. О тебе заботятся, про тебя все знают взрослые, знают лучше, чем ты сам. Ты ешь, пьешь и испражняешься по выдуманному ими расписанию, твои желания и просьбы пить игнорируются, как и твой отказ от пищи, которая тебе неприятна. Потому что ты не можешь знать, что тебе нужно. Никогда.
По очереди мы выступали в роли родителей и родственников, трясли погремушками перед лицом, заглядывали в глаза, в рот пихали соски, вонючую жидкую манную кашу из бутылок, сюсюкали, изображая адский паноптикум бездумного человеческого существования, отголоски никому не понятных ритуалов, вплоть до языческих, пели дикими голосами громко и тошнотворно, заглядывали друг другу «в коляски» и умилительно шепелявили. Я лежал запеленатый и старался проникнуть в суть происходящего. Взрослые казались мне либо животными, либо идиотами.
