Татьяна Туринская - Арифметика подлости
— Не могу.
Захотелось скорее прикрыть спину, чтобы он не видел ее веснушки. Ему это неприятно, а значит, Марине неприятно втройне.
Она выбралась из-под одеяла и принялась лихорадочно натягивать блузку. Руки почему-то плохо слушались, и никак не попадали в рукава.
Он молчал, кажется, целую вечность. Она уже и блузку одела. Успела не только пуговицы застегнуть — а и в трусики влезть.
— Если ты имеешь в виду, что официально все еще замужем — это ерунда. При желании развод можно оформить за неделю.
— Я имею в виду 'Нет', - безжалостно ответила Марина. — Я не люблю тебя. Прости.
В ванной она намеренно долго приводила себя в порядок. Не то чтобы недовольна была прической — не могла посмотреть в его глаза. Было ужасно стыдно за свою безжалостность и нелюбовь. Но разве она виновата, что не любит?
Когда она, наконец, вышла, Валера стоял у кухонного окна, разглядывая что-то за стеклом. В шортах, с обнаженным торсом. Может быть, если бы в ее жизни никогда не было Кебы, она могла бы по-настоящему полюбить Чернышева. Но Кеба был. Он и сейчас есть. Пусть они не вместе, пусть он разлюбил ее… Если вообще когда-то любил.
В сердце заворочалась жалость. Зачем она так? Валерка ведь хороший. Разве он виноват в том, что где-то на свете есть предатель Кеба?
Подошла тихонько, потерлась щекой о его плечо:
— Прости… Я не хотела тебя обидеть.
— Я знаю. Знаю, что не любишь. Я давно это понял. Но я люблю. Что делать с этим?
Она не знала, что делают с ненужной любовью. А потому промолчала.
Чернышев повернулся к ней. Приподнял ее лицо за подбородок:
— Может, моей любви хватит на двоих? Ты просто еще не отошла от своей беды, не пережила ее. Попробуй простить его — вдруг станет легче? Ты не любишь меня не потому, что я плохой — ты просто не можешь перешагнуть через обиду. Так случилось: он изменил, он предал. Но ты же не можешь всю жизнь топтаться на своей обиде, не замечая ничего вокруг! Я люблю тебя. Слышишь? Я тебя люблю. Если предал один — это не значит, что предаст и другой. Я не предам тебя, малыш. Я всегда буду рядом. Просто поверь. Просто позволь мне любить тебя.
Он целовал, она плакала. Он что-то говорил, осушая ее слезы поцелуями. Она плакала. Он обещал безоблачное будущее. Она плакала…
Может быть, он прав? Может, она в самом деле топчется на своей обиде, и из-за этого не видит ничего вокруг? Нужно перешагнуть через боль, и жить дальше. И тогда она сможет полюбить хорошего парня Валеру Чернышева.
Он действительно хороший. Если бы еще не был таким гордым…
Впрочем, какая теперь гордость? На пути к успеху — или к Марине? — подрастерялась немного. Раньше он ни за что не унизился бы, чтобы просить любви у нелюбящей женщины.
Да, Валера прав. Она должна оставить прошлую жизнь, прошлые обиды, и идти к будущему. К их общему будущему. К светлому. По крайней мере, он не предаст. Он не будет ей изменять — слишком уж дорогой ценой Марина ему досталась. Чернышев никогда не сделает ей больно. Он любит ее. Не любит ее веснушки, но любит ее саму. Наверное, это полезнее — любить саму женщину, а не ее изюминки.
Валера — человек со всех сторон положительный. Марина никогда не гналась за материальным достатком, и уж тем более не считала чужие деньги. Однако финансовая стабильность ни в коей мере не может быть помехой. Особенно если нет любви.
Далеко не олигарх — так она никогда и не мечтала об олигархе: зачем он ей? Владелец риэлтерской компании — тоже неплохо звучит. Не так громко, как олигарх, зато не в пример человечнее и ближе. А главное — не жмот. Неприятно, когда люди за копейку удавятся. А этот ради близких ничего не пожалеет. Русниченкам квартиру купил за свои деньги. Вроде и не подарил: типа, когда сможете — тогда и отдадите. Тем не менее, этот жест о многом говорил. Это не была игра на публику. В смысле, Чернышев не пытался пустить ей пыль в глаза неслыханной щедростью. Он тогда даже не догадывался, что Марина подружилась с Шуриком. Значит, по-настоящему чуток к проблемам близких. Неравнодушный. Есть надежда, что к Светке будет относиться, как к родной.
В конце концов, у нее просто нет выбора. Или до конца жизни страдать в одиночестве, или попытаться стать счастливой. Любовь? Ну и что. И без любви люди живут, и живут вполне неплохо! Если у кого-то получается — почему у Марины не получится? Получится. Надо только постараться.
А для этого нужно, наконец, привести документы в порядок. Из-за штампа в паспорте она не может выйти замуж за Чернышева. Сначала нужно развестись с Кебой. Он не станет возражать. Он ведь давно ее не любит. А может, и не любил никогда. Не любил. Если бы любил — не позволил бы Ольге сесть на Светкину елочку.
В дверь позвонили. Кто бы это? Гена давно никого не ждал.
На пороге стояла она. Потрясла связкой ключей, будто колокольчиком, сунула в его ладонь:
— Держи, мне они больше не нужны.
Вошла в комнату, не разуваясь. Вся из себя такая стремительная: я опаздываю, не задерживайте меня!
Раньше он бы посмеялся. Теперь было не до смеха. В первое мгновение, увидев ее, обрадовался: вернулась! А когда она демонстративно звенела ключами, понял: не вернется. Уже никогда не вернется.
Ему бы поговорить с ней, еще раз попросить прощения — а вдруг именно сегодня простит? Но он стоял истуканом, не в силах заставить себя пошевелиться.
Она обвела комнату взглядом, дернула бровками. Он помнил это движение. Сейчас начнет дерзить.
— Ты один? — в ее голосе чувствовалось не столько удивление, сколько торжество.
— Я теперь всегда один. Но ты ведь все равно не поверишь.
— Не поверю.
Сказала так легко, без вычурности, что у Гены заныло сердце: ее уже не волнует его верность.
— Ген, я за разводом пришла. Только давай без сцен, ладно? Я уже все сделала: написала заявление, отнесла в суд. Вот повестка. Ты же придешь?
Ухоженной рукой со свежим маникюром протянула желтоватую бумажку. Кеба послушно взял. Повестка предательски задрожала в его руке. Вот и конец…
— Может, не стоит на ходу решать серьезные вопросы?
Его попытка провалилась.
— Мы уже давно все решили. Вернее, ты решил. За себя и за меня. А заодно и за Светку. Так что давай без лирики. Для тебя это ничего не меняет: ты по-прежнему будешь воскресным папой.
Он не нашел слов для ответа. Да и что говорить, когда она кругом права? Свернул повестку трубочкой, постучал ею о раскрытую ладонь.
Марина будто ждала чего-то. А он не понимал, чего. Она же сама просила без лирики. Не дождавшись, повернулась к выходу:
— Ну ладно, я пошла.
Только тогда столбняк отпустил его. Гена в два прыжка оказался рядом с нею. Сгреб в охапку:
