Нестандартный ход (СИ) - "De Ojos Verdes"

Он не сбросил ее руку, черт возьми! Не сбросил!

— А ты мне определенно нравишься всё больше и больше, — нагло протянул женский голос рядом. — Ревнивая, темпераментная, красивая. Тебя бы такую на показ нижнего белья. С этим вот взглядом бешеным, кошачьей харизмой. Ух… Захлебнутся слюнями всем залом. Гарантирую.

Элиза медленно повернулась в сторону говорящей и была угощена порцией выпущенного ей прямо в лицо сигаретного дыма. И только когда сизое облако рассеялось, она с удивлением узнала Асю. На открытом пространстве и среди столичного гула голос ее казался совершенно иным. Зрелым, серьезным, ровным.

Получилось выдавить из себя скупое:

— Спасибо, ты мне тоже.

Поежившись, девушка с долей зависти прошлась по белому манто модницы и отвернулась, рассеянно и вскользь разглядывая других курящих. Она ощущала взгляд Аси на своем профиле, но не была в состоянии вести диалог, предпочитая стоять и молча мерзнуть.

— Элиз, — протянула вдруг Ася многообещающе. — А поехали со мной?..

— Куда? — вылетело почему-то испуганно, и Элиза обернулась к ней.

Девушка ухмыльнулась однобоко и затянулась, прищурившись.

— Туда, где праздник всегда с тобой. Слышала фразу?

— Это про Париж, кажется?..

Элиза все еще не улавливала сути разговора, воспринимая его как шутку. Но когда Ася вновь произнесла свое серьезное «Поехали, а?», посмотрела на девушку как на сумасшедшую и качнула головой.

А потом быстро попрощалась и вызвала себе такси домой.

Лечить синдром самозванца.

* * *

Люди всегда чего-то ждут. Нового года, чуда, дня рождения, зарплаты, отпуска. Чего угодно, в общем-то. Придумывая себе такой искусственный отсчет до значимого события в их голове.

Элиза ничего не ждала.

Перестала ходить на занятия, почти не контактировала с внешним миром, всё время лежала на кровати, свернувшись под одеялом в позу эмбриона. И существуя, как эмбрион: находясь в относительной статичности, пока вокруг всё динамично меняется, движется куда-то вперед. А она — деградирует.

Врать родным было легко. Простите, нет времени, сессия, праздничная суета, столько дел, что и поговорить некогда. И даже Лилит как-то не донимала, не требовала внимания. Не уличала во лжи — ведь в университете Элиза так и не показалась после выкидыша.

Самое интересное — ей было совершенно всё равно на грядущее отчисление, проблемы и, быть может, даже скандалы. Ей, которая ничего вокруг кроме учебы раньше не видела. Если бы могла, удивилась бы своей индифферентности. Но ей действительно всё равно.

Легко обманывать окружающих, когда предоставлен сам себе, и никто тебя не контролирует. Пока все думают, что она усердно учится и идет на красный диплом, девушка продолжает свое унылое существование в одиночестве просторной квартиры. И Разумовский тоже не догадывается. Он на протяжении месяца видит одну и ту же картину — спящую Элизу. Утром, когда уходит, — она спит. Ночью, когда приходит, — она спит. Девушку бодрствующей видит только Лидия, приходящая убирать всё так же два раза в неделю.

Но это неправда. Элиза не спит. С тех самых пор, как Рома перестал обнимать и притягивать ее к себе.

Он больше вообще не прикасается к ней.

И ей без него, такого горячего и родного, невыносимо холодно. Руки — аномально ледяные двадцать четыре часа в сутки. Внутри после короткого разговора в больничной палате — обволокло лютым морозом. Сначала корочка была тонкой и потрескивающей. А теперь, спустя месяц безмолвия, стала в разы толще.

Где-то там под ней глупое сердце еще лелеяло надежды, трепыхалось, когда ощущало его рядом.

А вот разум — трезвый и пытливый — кричал, что Элиза талантливо напортачила. Неисправимо.

Дважды, причем.

Первый — когда умудрилась незапланированно забеременеть.

Второй — когда не сумела сохранить эту беременность.

Рома разочарован.

Господи, он так разочарован…

Больше не смотрит ей в глаза. Не обдает насмешливыми лучиками полусерьезного взгляда. Не укрывает ее собой.

И Элиза чувствует себя такой потерянной, никчемной, жалкой. Брошенной, забытой, виноватой. Безумно виноватой.

Испытывающей лишь одно желание — броситься ему в ноги и молить: прости, прости, прости.

Ее ужасало то, кем она стала. ЧЕМ она стала.

Иногда хотелось расхохотаться в голос. Зло. Раскатисто. Громко.

Гордая и сильная феминистка, говоришь? Неужели? И не влюбишься, не подаришь себя мужчине, не станешь уподобляться миллионам женщин?.. Ну-ну. Жизнь и не таким носы выкручивала. Чтобы видели что-то дальше вздернутых кончиков. Получите. Распишитесь. Самая обычная среднестатистическая бабенка.

Да, именно так. Из той серии, что истерят, бьют посуду, воют в голос.

Элиза ведь очень хотела так и поступить — в порыве ревности перебить посуду после возвращения со дня рождения Андрея. А ведь незнакомка всего лишь прошлась пальцем по руке Ромы. Но ее и от этого торкнуло. На пороге кухни остановила лишь внезапная циничная мысль: ты, дорогая, никакого права портить чужое имущество не имеешь, ты на него не зарабатывала.

И девушка замерла, развивая логическую цепочку. Действительно, кто она такая? Кто она — ему? Кто? Неплохая любовница? Извечная строчка приглашения «+1»? Которая не тр*хает мозг, но с удовольствием позволяет тр*хать себя? Боже, Элиза же всегда у него под рукой, всегда на всё согласная, ждущая, не причитающая, не ропщущая. Удобная, бл*дь, как диван, на который можно лечь и расслабиться! А дивану разве разрешено методично уничтожать хозяйскую утварь?!

Руки сами собой опустились. Дух борьбы улетучился в мгновение.

И с того дня она не могла заставить себя что-то делать. Медленно и целенаправленно сходила на нет. Может, если бы была нормальной девушкой, порыдала бы и излечилась. Может быть. Но в ней не было слез. Ни капли. Только скупая безжизненная пустота. Неизбежное смирение. А все бабьи истерики — безмолвно застряли в глотке. И выла в голос — тоже безмолвно.

И любила — так же. Болезненно. По-настоящему. Дотянувшись до дна, куда затягивала неумолимая глубина.

Даже не сомневалась, чувствовала, знала — безответно.

* * *

Трель дверного звонка медленно проникала сквозь вату в ушах до затуманенного мозга. Это было довольно странно, в эту квартиру нежданные гости не приходят, Лидия делала уборку вчера, Рома возвращается исключительно к ночи. Но даже эти умозаключения не сподвигли девушку встать и узнать, кому так неймется.

Лишь когда всё затянулось на неприлично долгий срок в несколько минут, Элиза заставила свое тело оторваться от кровати и заторможено подняться. Поправляя на себе сбившийся трикотажный домашний костюм, угрюмо прошествовала по коридору и глянула на монитор. Моргнула пару раз для достоверности — чтобы увериться, что со зрением всё в порядке, а потом все же щелкнула замком, широко распахивая железное полотно.

— Да ты просто светишься от счастья… — на пороге стояла Света, беззастенчиво разглядывая девушку с ног до головы. — Пропустишь?

Элиза мысленно позабавилась тому, что оба ее недоброжелателя, Самвел и Света, изрекли практически идентичную фразу. По крайней мере — с одним смыслом.

Гостья вошла, слегка пошатнувшись, и внезапно опустилась на пол, прислонившись спиной к зеркальной дверце встроенного шкафа-купе, которая тут же немного съехала в сторону.

Возникло желание помочь ей встать, но, рассудив, что пол всё равно теплый, девушка не стала этого делать. Заперла дверь и развернулась к нарушительнице своего покоя.

Та вскинула голову и сверкнула не совсем трезвыми глазами:

— Принеси выпить? Будь человеком, а?

Получилось сочетание повелительно-жалобного спектра, и Элиза равнодушно кивнула, двинувшись к кабинету Ромы, где и находился бар. А вдогонку ей прилетело:

— Себе тоже захвати…

Вооружившись первой попавшейся початой бутылкой и двумя бокалами, она вернулась и устроилась напротив Светы у противоположной стены коридора. А потом разложила между ними добытое. Блондинка протянула руку, хватая горлышко и с хмыканьем читая название: