Таммара Веббер - Просто вдвоем
Потому что люблю.
После лекции блондинка, которая пару месяцев назад интересовалась Кеннеди Муром, подошла ко мне и спросила, когда будет мой семинар. Как ее зовут, я не помнил. «В четверг, в обычное время», – сказал я, наблюдая за тем, как Жаклин складывала тетради в рюкзак и болтала со своим соседом Бенджамином. Он покосился на меня. Она закатила глаза и тоже взглянула в мою сторону.
Мне стало ясно, насколько этот парень осведомлен о наших отношениях, когда он, похлопав ресницами, пропищал: «Выбираю вопрос за двести баксов из категории „Горячие ассистенты преподавателей“» – и замурлыкал мелодию заставки известного телешоу. Жаклин, вспыхнув, проводила его взглядом вверх по лестнице. Перед выходом из аудитории он посмотрел на меня и ухмыльнулся.
Только когда мы оказались на улице, я заговорил:
– Этот парень… э-э… знает…
Я закусил лабрет. Жаклин ответила, что именно он и сказал ей, кто я такой:
– Он заметил, что мы… смотрим друг на друга, и спросил, хожу ли я на твои семинары.
Она пожала плечами, как будто такие мелочи ее нисколько не волновали. Хотя я мог представить этот разговор и то, каково ей было узнать, что Мур, из-за разрыва с которым она так переживала, оказался не последним, кто ей лгал.
– Жаклин, прости меня, – попросил я, понимая всю бессмысленность этих запоздалых извинений.
Молча кутаясь в куртки, мы пошли к филологическому корпусу, где у Жаклин был испанский. Мои прежние друзья из Александрии рассмеялись бы и сказали, что в такой солнечный осенний день можно запросто носить шорты.
– Я заметил тебя еще на первой неделе, – вырвалось у меня ни с того ни с сего.
Моя исповедь была похожа на ливневый паводок после нежданной летней бури. Я во всем признался. Рассказал, как следил за Жаклин на лекциях и коллекционировал ее жесты – от манеры заправлять прядь волос за левое ухо до привычки барабанить пальцами по столу. Вспомнил про тот дождливый день, ее «спасибо», ее улыбку и то, как долго я потом не мог думать ни о чем другом. Я признался, что начал ревновать Жаклин к Муру прежде, чем мы с ней познакомились. Наконец я сказал:
– А потом был Хеллоуин. – Она застыла. До сих пор мы так и не возвращались к событиям той ночи; не говорили о том, как я их воспринял. Теперь я признался, что заметил ее уход с вечеринки и увидел Бака, вышедшего из здания следом. – Я подумал, что, может быть… может быть, вы решили втихаря слинять вдвоем. Встретиться на улице или где-нибудь еще…
Мое сердце стучало в ребра, а я признавался Жаклин в своей ошибке. В том, что стоял с бокалом в руке и думал, пойти за ней или не пойти, пока этот скот выслеживал ее на темной парковке. Как я и подозревал, Бак был не просто студентом, которого она знала по имени. Это был человек, которого она считала своим.
– Он лучший друг парня моей соседки по комнате.
В ее голосе не чувствовалось обиды на мою медлительность, обошедшуюся ей так дорого. Откуда-то из детства всплыл жест, которым священник отпускает грехи, и мне показалось, что отпустила их и она.
Тут мы заметили, что студенческая толпа рассосалась. Звонок давно прозвенел. Жаклин опоздала на свой испанский.
– Сегодня обобщающий урок. У меня выходит «А», так что обойдусь без повторения, – решила она.
Посмотрев на ее покрасневшие от холода губы, я мысленно зашел далеко за пределы «дозволенного». Мне захотелось поцеловать ее прямо здесь, посреди кампуса.
– А ты ведь так и не нарисовал меня снова, – сказала она, быстро облизнувшись кончиком языка.
Мне чудом удалось отвести глаза, вместо того чтобы толкнуть ее в кусты и присосаться к этим губам.
– Кофе. Пойдем выпьем кофе, – пробормотал я.
Я редко становился клиентом в нашем «Старбаксе», который находился в здании студенческого центра. Сегодня была очередь, но мои товарищи по прилавку и кофе-машине работали как хорошо отлаженный механизм.
– Лукас, – натянуто улыбнулась Гвен, будто в упор не видя Жаклин.
Моей любимой напарнице было досадно, что ее мудрые слова, судя по всему, влетели мне в одно ухо и вылетели в другое.
– Привет, Гвен. Нам два американо. Ты, кстати, наверное, не знакома с Жаклин.
Гвен по-совиному повернула голову, нехотя удостоив мою спутницу взглядом, и процедила сквозь зубы:
– Очень приятно.
Жаклин улыбнулась, как будто моя знакомая, обычно приветливая, не окатила ее ледяной враждебностью:
– Мне тоже, Гвен. Какой у тебя красивый маникюр!
Ногти Гвен были разноцветными, как подарки под рождественской елкой. Мне всегда казалось, что это просто кошмар.
– Спасибо, – сказала она, глядя на Жаклин своими большими темными глазами и став еще более похожей на сову. – Сама делала.
– Правда? – Жаклин протянула ладонь, и Гвен подала ей свою левую руку для более пристального рассмотрения, а правой пробила наш заказ и взяла у меня карту. – Я тебе так завидую! У меня даже просто аккуратно накрасить ногти не получается. К тому же я играю на контрабасе, и приходится стричь их так коротко, что ничего интересного с ними не сделаешь.
«Ну и слава богу», – подумал я.
– А-а, жалко, – протянула Гвен.
Она была побеждена. Общительность Жаклин произвела на меня сильное впечатление, и все-таки я порадовался, что сегодня работала не Ив, которая настолько не любила комплименты, что реагировала на них как на вражескую атаку.
Когда мы сели за угловой столик, Жаклин заговорила о моих очках. Память с жестокой дотошностью восстановила обстоятельства, при которых эти очки полетели ночью с дивана, и на меня в очередной раз нахлынули мысли о вещах, непозволительных для ассистента преподавателя.
«Не хочу, чтобы ты останавливался», – сказала Жаклин вчера.
– Я могу сделать набросок прямо сейчас, – предложил я, вытаскивая из рюкзака блокнот и держась за него, как за спасательный круг, без которого рисковал захлебнуться в пучине.
Достав из-за уха карандаш, я откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и пристроил открытый блокнот на колене. Жаклин покраснела, словно прочитав мои мысли.
Читай, Жаклин.
Нанося широкие штрихи, я представлял себе, что мои пальцы скользят по нежной коже. Я видел грудь, поднимавшуюся и опускавшуюся, как вчера ночью. Жаклин смотрела на мои руки, переводившие изгибы ее тела на язык линий и светотени.
Мне хотелось, чтобы она распростерлась на моей постели, скрестив запястья над головой, как на рисунке, который висел у меня на стене. Я бы легко, без малейшего давления, пробежал по ней кончиками пальцев, будоража крошечные невидимые волоски и приучая ее тело узнавать мое прикосновение. Откликаться на него. Из глубины ее груди донесся бы тихий протяжный звук – как вчера, когда мои ладони гладили ее бедра.
