Брюс Федоров - Ветви терновника
– Как тебе сказать, Ирина. Может быть, ты сама лучше знаешь? – решил отмахнуться от неё как от надоедливой мухи, Данила, – это сложный вопрос, что делает женщину счастливой? Ну а ты-то счастлива?
– Я? Наверное, да, – щёки Ирины вспыхнули маковым цветом. – Если ты о муже, то он порядочный, хороший человек. С ним просто, и всё ясно. Настолько ясно, что становиться иногда холодновато, как в солнечный морозный день. Проще говоря, не греет. Я и вышла за него очень быстро, в конце пятого курса. Тогда он мне показался любопытным человеком, который мог мечтать и увлекательно рассказывать о своей цели в жизни. Эта определённость привлекла меня, да и не хотелось расставаться с привычной средой, ведь муж заканчивал институт вместе с нами, только на соседнем факультете. Ну и мои родители меня торопили. Так всё и сложилось. Но знаешь, у меня есть действительно большая радость – моя дочка, моя прелесть, небесное создание.
– Красивая?
– Думаю, да. Она очень милый и забавный человечек. Ей уже пять и с ней очень интересно. Она конечно, ещё ребёнок, но иногда в ней проглядывает рассудительность и лукавство взрослой женщины. Это очень любопытно. Милое сочетание обстоятельности женщины с игривостью и непосредственностью маленького ребёнка. Неужели и я была такой? Думаю, когда она вырастит, многие мужчины потеряют свои головы.
О своей дочери Ирина говорила с удовольствием. Она не только любила, но и понимала своего ребёнка, и по праву гордилась, так как связывала с ним ещё неясные даже для неё самой надежды, что может быть пусть не она, а её дочь обретёт в жизни ту полноту счастья, к которому стремится и так часто не получает в реальной жизни большинство женских сердец.
– Конечно, Ириша. Я не сомневаюсь, что твоя дочь будет вся в тебя и вырастет в замечательную красавицу. Недаром в народе говорят, что дочери крадут красоту матерей.
Данила с удовольствием смотрел на подругу из своего далёкого прошлого, в которой природная красота теперь сочеталась с совершенно новыми качествами. Она знала, чего хотела. Только взрослой женщин доступна способность точно определить тот момент, когда мужчина как неразумный карась уже заплыл в её умело расставленные сети. Чем дольше говорила Ирина, тем больше волновался Данила. Он чувствовал тонких аромат её духов, смотрел на красивое голубое платье с глубоким декольте, любовался искорками, исходившими от брильянтового кулона, который так вызывающе залёг в ложбинку на груди его собеседницы. Ему почудилось, что это не брильянт, а выступившая маленькая капелька пота в оправе из белого золота отражается в лучах света.
Данилу охватило нетерпение, перед которым померкли и роскошный интерьер ресторана, и изысканный ужин. Совсем близко от него сидела чувственная женщина, призыв которой кружил и туманил голову, выхолащивал смысл из ставшего бессодержательным дружеского разговора обо всём и ни о чём. Этот призыв он видел в её блестящих глазах, читал в уголках чувственного рта, в приглаженных волосках длинных бровей, в ритмичных движениях прихотливо изогнутых губ.
Стараясь, чтобы голос его не срывался, Данила спросил:
– Ирина, я очень рад тебе, и не хотел бы сегодня так быстро с тобой расстаться. Жаль, что время бежит так быстро.
– Что у тебя есть новые предложения? – игриво, явно стремясь расшевелить его, спросила Ирина, и при этом внимательно всмотрелась в его лицо.
– Если ты, не против, мы могли бы поехать ко мне домой. Это очень недалеко.
Ирина улыбнулась, длинные ресницы её глаз согласно сомкнулись. Данила сделал знак официанту, который только и ждал очередного приказания, и указал ему на оставленный на столе расчёт.
На выходе она немного поёжилась от ночного холодка. Данила поднял Ирине воротник осеннего пальто, наклонился и жадно поцеловал припухлые губу, чувствуя ответное прикосновение кончика её языка.
Сопровождаемой натасканной охраной чёрный БМВ ломанулся в ночную Москву и через пять минут стоял у подъезда знакомого дома.
– Я тебя люблю, – шептала Ирина, и её тело податливо изгибалось синхронно с движениями Данилы.
В полумраке спальни, черты лица женщины приобрели подвижность, стали расплывчатыми. Он жадно вдыхал в себя запах её волос и разгорячённого тела, играл губами с напряжёнными сосками её груди, а потом, испытав внезапную и резкую истому, ложился на спину с тем, чтобы дать себе небольшой отдых и дождаться нового прилива сил и желания. Щека Ирины прижималась к его животу, завитые локоны каштановым веером рассыпались по плечам, а руки вытянулись и обхватили его лицо. Обоим хотелось думать, что так лежать можно вечность, испытывая бесконечное наслаждение от соприкосновения двух обнажённых тел.
Через какое-то время пальцы Ирины вновь ожили и разбежались по всему его телу, заглядывая в самые отдалённые его уголки; губы сомкнулись с губами и нежный язычок вновь требовательно напомнил о себе. Данила напрягся, обхватил руками её плечи и резким движением перевернул Ирину под себя.
Наконец субботний рассвет вначале робко, а затем всё настойчивее постучался в их окна. Ирина, поправив подушку, подтянулась и прислонилась к высокой спинке широкой двуспальной кровати. Её ладонь легла на лоб Данилы, а пальцы начали медленно перебирать его спутанные волосы.
– Скажи мне, Данила, – тихо-тихо проговорила Ирина, – а ты помнишь Элизабет?
Рука Данилы заскользила по внутренней стороне её бедра, как бы отыскивая что-то.
– Ты и это знаешь? – медленно проговорил он, – может быть, не будем говорить об этом?
– Ты извини меня. Я не хотела ничем обидеть тебя. Мне просто подумалось, что однажды, тогда, в молодости, я сделала большую глупость. Я потеряла тебя. Это я могла бы быть на месте Элизабет. Я даже не могу сейчас сказать, почему и что так меня закружило, а когда опомнилась, было уже поздно. Между нами встали другие люди. Мне очень и очень жаль, что всё так вышло. А потом мне осталось только одно – вспоминать тебя. Я не знаю, поверишь ли ты мне, но ты мне очень близок. Мне всё в тебе нравиться: твоя мужественность, твоя деликатность, даже твоя искренность. Вот сейчас ты молчишь и ничего не говоришь. И поверь, мне больно. Лучше было бы, чтобы ты что-то соврал. Я поняла бы, что это неправда, но всё равно – это ложь во спасение. И я была бы благодарна тебе. А так я знаю, что к твоему сердцу мне не пробиться. А ведь я могла бы подарить тебе детей. Элеонора, твоя жена, этого не может. Ведь я не ошибаюсь? Ладно, оставим это. Только об одном тебя прошу. Не забывай меня. Рядом с тобой я чувствую себя настоящей женщиной. И не только, потому, что ты прекрасный любовник. В тебе есть что-то, что не часто встречается – это духовный стержень. Ты в этом несгибаем. И это то, что как магнит привлекает к тебе других женщин. Я не буду вымучивать из тебя признания или объяснения, потому что не хочу видеть, как ты корчишься от того, что вынужден что-то выдумать. Мне этого не надо. Пусть всё останется, так как есть, на своём месте. Вот скоро мы расстанемся, но я рада, что, когда я уйду, я всё равно унесу в себе часть тебя самого.
