Кэтрин Стоун - Близнецы
В голове Мелани закружились мысли. Неторопливый, опытный любовник. У них с Чарлзом так никогда не было. Они всегда с таким отчаянием кидались друг на друга, словно это было в первый раз – и в последний раз, – каждую их встречу.
Этот подлец никогда не проводил с нами ночь. Почти каждую ночь они проводили вместе, засыпая и просыпаясь в объятиях друг друга, обнимая друг друга, неохотно выпуская друг друга из своих объятий.
Он никогда не ругался, даже слегка. Да, это было правдой, он никогда не ругался с Мелани.
Но именно Чарлз поставил точку на их отношениях, точно так же как он делал это с другими женщинами. Он поступил с ней так же, как и с остальными. Разве нет?
– Чарлз причинил страдания многим людям. – Голос Вивеки был серьезным, в нем чувствовалась горечь. – Может быть, теперь он понимает, что значит ощущать боль.
– Не думаю…
– Чарлз приходит на вечеринки, но он всегда приходит один и рано уходит.
– Действительно, Вивека…
– А Адам еще лучше Чарлза? Именно поэтому ты смогла это сделать? – Вивека выставила перед собой ладони. – Нет, я обещала, никаких вопросов насчет Адама. Ты до сих пор не участвовала в моем шоу, но мы ничего не можем с этим поделать, пока все это не останется в прошлом. Зрители захотят задавать вопросы о Чарлзе и об Адаме, а у меня такое чувство, что ты не станешь на них отвечать.
«Я бы сказала им правду, – подумала Мелани. – Даже если никто, похоже, в это не верит».
В девять часов в доме Гейлен отключилось электричество, а вместе с ним не стало ни света, ни тепла. Гейлен зажгла свои ароматные свечи и натянула на себя одеяла. Огонь в камине давно погас, и холод быстро проникал в дом.
Схватки в нижней области живота теперь были частыми и болезненными. От них у Гейлен перехватывало дыхание. Но Гейлен старалась дышать именно так, как нужно в таком положении. Она действительно это знала. Она столько раз была свидетелем рождения детей в грязных лачугах Кении и на за литых солнцем полях Центральной Индии. Она видела это собственными глазами, а однажды принимала роды сама. Она вместе с Чарлзом…
А сейчас это был ее ребенок – а может быть, это был их ребенок: ее и Чарлза – и ей нужна его помощь. Тогда он так помог ей. Его темные улыбающиеся глаза придавали ей уверенности в себе. Гейлен закрыла глаза, вспоминая Чарлза и ту силу, которую он давал ей.
Это Чарлз. Он пришел, чтобы помочь. Хотя, конечно, нам не понадобится никакой особой помощи. Тогда она произнесла эти слова, успокаивающе улыбаясь перепуганной роженице.
«Помоги мне сейчас, Чарлз, пожалуйста».
Гейлен чувствовала, что ее пальцы становятся совсем холодными, – а что, если они онемеют настолько, что она не сможет завязать веревку? – и пыталась преодолеть собственное сопротивление к тому, чтобы тужиться. «Ты должна тужиться, Гейлен. Ты знаешь, что должна это делать».
Ребенок родился в десять часов. Гейлен заставляла себя тужиться. Она почувствовала на мгновение сопротивление, а потом – ничего.
И затем ее ребенок заговорил с ней. Словно в ответ на все те нежные слова, которые Гейлен шептала ей – ей – все эти месяцы. Ребенок не заплакал и не закричал. Он словно здоровался с Гейлен.
Гейлен посмотрела на свою бесценную маленькую девочку, всю в крови, живую, дышащую, силуэт которой выделялся при свете свечей. Гейлен отчаянно хотелось прижать к себе дочку, но материнский инстинкт остановил ее. Прежде всего, нужно сделать еще одну вещь. Очень важную вещь.
Дрожащими руками, но на удивление проворно Гейлен перевязала веревкой пуповину ребенка. Потом она взяла ножницы и перерезала пуповину. Гейлен затаила дыхание. Небольшая лужица крови появилась с ее стороны, со стороны плаценты, но пуповина со стороны ребенка была перевязана туго и надежно.
Теплые слезы потекли по щекам Гейлен, падая на голую головку ее дочки. Гейлен взяла девочку на руки и поцеловала ее. «Это было настоящим чудом, Чарлз… чудом».
Гейлен завернулась вместе с дочкой в одеяла. Потом они начали разговаривать. Мама с дочкой. И дочка – тихими «агу» – с мамой. Наконец они заснули.
Обе проснулись в полночь от неожиданно яркого света. Электричество появилось, и это обещало тепло. Гейлен подошла к окну, держа на руках дочку, и стала смотреть на последствия урагана. За окном снова была волшебная страна. Огромные, бесформенные снежные сугробы, словно безобидные, ласковые монстры, блестели от света лампы, горевшей перед входом. Вокруг все снова стало спокойным, мирным и красивым.
– Какой это был день, моя дорогая! – прошептала Гейлен.
Что-то мучило ее в глубине памяти насчет этого дня. Что это? Ах да, сегодня был день рождения Джейсона. Сегодня был день рождения Чарлза. А теперь и день рождения его – чьей из них? – дочери. – С днем рождения, бесценная малышка!
– Брук?
– Здравствуй, Чарлз. Поздравляю. – Было двадцать третье декабря.
– Ты кажешься не очень-то веселой.
– Просто я только что все рассказала Эндрю. – Она намекала ему об этом все время в последние шесть недель, но сегодня прямо сообщила Эндрю, что собирается уйти из окружной прокуратуры и что будет работать в «Издательской компании Синклера».
– Он был не очень-то счастлив услышать такую новость?
– Сначала он просто пришел в ярость. – Воспоминания о реакции Эндрю на ее сообщение об уходе до сих пор приводили Брук в некоторое замешательство. Она ожидала, как он станет сетовать на то, что она бросает блестящую карьеру в области криминалистики, не говоря уже о политических возможностях, которые она просто пускает на ветер. Брук ожидала, что Эндрю может даже сказать, какой «невыносливой» она оказалась, в конечном счете. Брук ожидала его гнева, но она никак не предполагала, что он воспримет ее уход как личное оскорбление.
Но именно так Эндрю и отнесся к ее заявлению: словно она бросала именно его тоже. Должно быть, он переживал не лучшие времена. Вероятно, Эллисон из-за обострения болезни опять уехала из дома на рождественские праздники. Эндрю сразу же воспринял уход Брук как личное оскорбление, но его гнев длился недолго. Он быстро пришел в себя и начал шутить о том, что ее ждет, а потом, наконец, пожелал ей всего хорошего.
– Сначала? – переспросил Чарлз.
– Да. Потом все было прекрасно. Но…
– Но у тебя есть и другие мысли?
– Не совсем. Полагаю… – Брук замолчала. Почему она позвонила Чарлзу? – Скажи мне, что я поступаю правильно.
– С моей эгоистической точки зрения, ты поступаешь просто потрясающе. Но тебе самой решать.
– Я уже решила. Я сообщила Эндрю, что ухожу из окружной прокуратуры в марте.
– К тому времени ты уже вынесешь приговор Манхэттенскому Потрошителю?
