Джулия Лонг - Греховная невинность
– Нет, мужчина был один. – Внезапно служанку осенило: – Если приходил священник, значит… я… я… – Даже у Хенни не хватило духу произнести вслух «умирала».
К своему ужасу, Ева почувствовала, как глаза снова наполняются слезами.
Заметив это, Хенни потрясенно разинула рот и, как зачарованная, с боязливым восторгом уставилась на Еву. У той мгновенно высохли слезы.
– Нечего надо мной слезы лить, – смущенно проворчала служанка. – Я пока жива.
– К моему величайшему сожалению, – возмущенно фыркнула Ева.
Хенни ласково потрепала хозяйку по руке, потом крепко сжала ее ладонь, и обе женщины притворились, будто ничего особенного не случилось.
– Так пастор держал меня за руку? – мечтательно улыбнулась Хенни. – Знаете, когда он до меня дотронулся, я поняла, что все будет хорошо. Просто почувствовала, и все. Пожалуй, я не буду мыть эту руку.
– Нет уж, тебе придется, если ты рассчитываешь когда-нибудь сесть со мной в карету.
Как ни забавно, Ева после близости с Адамом испытывала примерно те же чувства. Она не сознавала ценности своей жизни, пока пастор не заключил ее в объятия. Внезапно существование графини наполнилось глубоким смыслом, она стала… рекой, несущей свои воды в океан. Это казалось естественным, необычайно важным и нужным, самым значительным, что когда-либо случалось с ней. Никогда прежде она не испытывала такого острого, ошеломляющего наслаждения. Ее душа парила над телом, словно птица.
Иными словами, графиня погибла. Чего ждал от нее Адам? Что он думал о ней? Чего хотела от него она сама? И как ей жить теперь? Как, переступив грань, разделяющую жизнь на две части – до и после, – вернуться к прошлому?
«Что теперь будет?» – мелькнула тревожная мысль.
– Он молился за меня. Я слышала голоса, повторявшие: «О Боже!» – снова и снова.
– Должно быть, почудилось в горячечном бреду, – неожиданно твердым голосом отозвалась Ева.
Прежде она никогда не кричала и не стонала в минуты страсти, никогда не поминала Всевышнего, предоставляя это мужчинам. Ева Дагган не теряла голову, зная, что ее благополучие, да и сама жизнь зависят от того, удастся ли ей заставить любовника обезуметь от желания.
Хенни, прищурившись, разглядывала хозяйку, как птица присматривается к червяку, прежде чем клюнуть.
– Подозреваю, что и я не красавица, но вы выглядите просто кошмарно. Глаза красные, воспаленные, на щеках что-то вроде сыпи, а на голове – клубок змей. Разве Лайл не сегодня приезжает?
«О господи! Фредерик! И сыпь на щеках?» Ева провела по щеке тыльной стороной ладони. Кожу, исцарапанную щетиной Адама, слегка саднило. И снова на Еву нахлынули воспоминания о страстных, обжигающих поцелуях. Губы запылали, но она безжалостно подавила в себе желание.
– Фредерик и вправду приезжает сегодня. Я сама оденусь и причешусь. Конечно, с тобой мне не сравниться, ты причесала бы меня куда лучше, – поспешно добавила она, – но я запрещаю тебе подниматься с постели. Мы принесем тебе бульон, хлеб и чай. Скажи только, что мне надеть?
Хенни задумалась.
– Белое платье. Греховная невинность на редкость соблазнительна. Нужно что-нибудь воздушное, похожее на облачко тумана. И непременно наденьте этот крестик.
– Ты гений, – признала скупая на похвалы Ева, не сказав: «Я никогда не снимаю этот крест».
– Я стараюсь правильно распорядиться дарами, которые послал мне Господь, – смиренно отвечала Хенни. – Видит бог, это нелегко, когда имеешь дело с вами.
– Я покажусь тебе перед приездом Лайла.
– Ладно. А пока я немного посплю, – пробормотала Хенни, погружаясь в сон.
Адам спал как убитый. Вернее, как новорожденный.
И улыбался, открывая глаза. Прошло несколько мгновений, прежде чем он понял почему. Долгие недели его не отпускало напряжение, будто внутри звенела туго натянутая струна, готовая лопнуть.
Минувшей ночью он овладел Евой Дагган, и это было прекрасно.
Улыбка на лице пастора расплылась еще шире.
Он смежил веки, чтобы насладиться воспоминаниями. Представить лицо Евы; ощутить в ладонях ее груди; услышать ее тихие вздохи, приглушенные стоны, бессвязный шепот; почувствовать прикосновения ее нежных губ и пальцев; очертить руками пленительные изгибы ее тела…
Желание вспыхнуло в нем яростным огнем.
Сокрушительная страсть, ошеломляющее блаженство, упоение, которое он испытал в объятиях Евы, походило… на откровение, на истинное чудо. Однако Адам сомневался, что о подобном чуде мечтала миссис Снит.
Он не понимал, что это значило для Евы. Возможно, она поддалась минутному порыву? Темнота, отблески пламени, страх смерти толкнули ее на безрассудство? Сожалеет ли она?
Сожалел ли он сам?
Адам не желал об этом думать. Ему хотелось отдаться ощущениям. Но он никогда не отличался легкомыслием и бесшабашностью. Или трусостью. Он понимал, что должен обдумать случившееся.
Адам со вздохом перевернулся и уселся на краю кровати. Он попытался представить Еву спящей, освещенной утренними лучами. Каково это – открыть утром глаза и увидеть ее?
Он хотел, он должен был знать, о чем она думает. В конце концов, Ева – куртизанка, искушенная в искусстве любви. Возможно, этой ночью она просто скучала.
Адам самодовольно усмехнулся собственной шутке. Ночью Ева самозабвенно, безоглядно отдавалась страсти. Он заставил ее стонать от наслаждения, и что бы ни случилось в будущем, Адам всегда будет помнить об этом.
При мысли, что он увидит ее вновь, острая радость кольнула его в сердце. Увидит ее веснушки, ресницы, нежные завитки волос, смеющиеся глаза…
Он успел одеться, принять ванну, побриться и выйти из дома еще до полудня.
Как и в первый свой визит в дом Евы, он вынул из вазы, стоявшей у входа в пасторат, букет полевых цветов.
Еще один такой случай, подумалось ему, и миссис Далримпл решит, что здесь не обошлось без чуда.
Близился полдень, и Ева нетерпеливо расхаживала по гостиной.
Она выбрала белое муслиновое платье с пышными буфами на рукавах, с глубоким, но не вульгарным декольте и всего одной оборкой. Золотой крест на тонкой цепочке подрагивал в вырезе платья над ложбинкой между грудями. Ева распорядилась пожарче натопить комнату – этого требовал воздушный, полупрозрачный наряд. Она нарочно надела всего одну нижнюю юбку, и в дымке легкого муслина соблазнительно угадывались контуры гибкого тела.
Ева в последний раз придирчиво оглядела гостиную, пытаясь увидеть ее глазами Фредди, пресыщенного лондонского жителя. Комната сияла чистотой – служанка об этом позаботилась. Лишь в вазе на каминной полке стояли увядшие полевые цветы. Те, что принес ей Адам в свой первый визит. Ева не позволила их убрать. Они стали ее тайным талисманом.
