Кэтрин Куксон - Мотылек
Почему она не приехала? Потому что ей трудно было видеть, как кто-то выходит замуж, видеть кого-то счастливым? Весьма вероятно. Но Магги к тому же сказала, что хозяйка сделала очень щедрый подарок, все постельное белье из своего запаса и ящик столового серебра из своего буфета. Но ведь, подумал он, никто и не заметит, что одним ящиком стало меньше, в столовой столько самых разных комплектов, он видел, как девушки довольно часто перетирали их, так как серебро быстро темнеет.
Он снова сел на велосипед и поехал туда, где был дом, который он стал называть своим домом. Слезая во дворе с велосипеда, он обратил внимание, что шторы в окнах сбоку дома задернуты. Сумерки уже брали свое, и он удивился: в это время никого в спальне не должно быть, а занавески опущены. Он поспешил на кухню и застал там тетю, сидевшую у камина с мистером и миссис Паркин напротив нее. У всех были напряженные серьезные лица.
Алиса сразу поднялась и пошла ему навстречу, подняв на него заплаканные глаза:
— Я так рада тебя видеть, Робби.
Паркины тоже встали, но не улыбнулись. Миссис Паркин сказала:
— Ну, что же, мы пойдем. Заглянем попозже, мы всегда здесь, когда в нас есть нужда. — Последние слова она сопроводила взглядом на Роберта, но мистер Паркин промолчал, просто двинулся следом за женой.
Роберт с тревогой посмотрел на тетю.
— Ему хуже? — спросил он, хотя наперед знал ответ.
Покачав головой, Алиса Брэдли проговорила:
— Он… он отошел после полудня. Во сне. Тихо и спокойно. Сидел в своем кресле и дремал, я держала его руку, и он отошел. Он говорил о тебе. О, Робби, Робби! — Она упала ему на грудь. Он обнял ее, погладил по спине и сказал:
— Успокойтесь, успокойтесь, давайте присядем.
Он сел рядом с ней, она никак не могла справиться со слезами и бормотала:
— У него были свои недостатки, Бог ему судья, но у него были и свои достоинства, и он умер счастливым. Если можно сказать, что он вообще когда-нибудь был счастлив… — Справившись с собой, Алиса, снова посмотрев на Роберта, продолжила: — Когда он потерял твою мать, он стал совершенно другим человеком, потому что если он и любил кого-нибудь, то, наверное, только ее. Он любил и Кэрри, но совсем по-другому, он хотел, чтобы Кэрри была само совершенство, без единого пятнышка, как ангел. И он решил таким образом исправить ошибку твоей матери. Но, — Алиса покачала головой, — это не было ее ошибкой, она выбрала человека себе по сердцу… Но мне его, Робби, будет не хватать, даже его тиранства. Мне этого будет не хватать. Знаешь, — она опустила глаза, — порой у меня такое чувство, будто я одна из тех собак, которых хозяин бессмысленно лупит, а они все равно бегают за ним и лижут ему руки. Я стала такой, под конец я готова была на все, только бы был в доме мир. Ну, что говорить, все уже прошло, я обрела покой, а он мне не нужен. Смешная штука жизнь, правда?
— Да, тетушка, — ласково произнес он, — что и говорить, жизнь — очень смешная штука и очень-очень запутанная.
— Робби, ты побудешь со мной после похорон?
Он ответил не задумываясь:
— Да-да, конечно, побуду. Схожу сейчас и скажу им.
— Спасибо тебе. Соседи очень добры ко мне, но мне как-то не хочется зависеть от них. Лучше черт, которого знаешь, чем черт, которого не знаешь. Кто знает, кто там у них поселится, когда они продадут дом. Мистер Брэдли, — она запнулась, произнося его имя, — он предлагал ему двести фунтов, и это, по моему мнению, хорошая цена, но он не согласился. После того как началась война, люди думают, что за все можно запрашивать вдвое… Ты так и не решил вступить в армию? Или решил?
— Нет, тетушка, не решил. Пусть говорят, что хотят. Я вступлю, когда меня призовут, не раньше, совсем не желаю стать мертвым героем.
Она чуть заметно улыбнулась.
— Ну, что ж, ты всегда был разумным. Значит, ты все время будешь здесь.
Агнес спустилась к нему в халате и сразу сказала:
— Пегги мне уже сообщила. Очень сочувствую. Да-да, конечно, можете идти и оставаться с вашей тетей. Когда назначены похороны?
— Не знаю, ничего еще не устроено, я пробыл в доме не больше десяти минут. Сразу вернулся сюда.
Она направилась к маленькой столовой рядом с кухней, он пошел за ней, и, когда дверь за ними закрылась, она спросила:
— Вы не думаете приняться за дядин бизнес?
— Такой мысли не было. Там есть хороший мастер, и тетя женщина очень умелая. Тим уже какое-то время работает с учеником.
— Понимаю. Я просто думала… Ну… — Она расстегивала и снова застегивала верхнюю пуговицу на халате, потом решилась продолжить: — Вы знаете, как у нас стало трудно после ухода Грега. А если останется один Блум, будет полная катастрофа, потому что он в таких летах…
Он посмотрел ей в лицо и прямо, без обиняков спросил:
— То есть если я пойду в армию?
С некоторой неловкостью в голосе она после мгновенного замешательства ответила:
— Но вы не пошли… Если бы пошли с самого начала, то я бы, наверное, уже как-то разобралась к сегодняшнему дню…
— Могли бы снова разобраться.
Он просто жесток по отношению к ней. Где же ее достоинство? Она должна уволить его единым словом. А она? Она продолжала с ним разговаривать, да еще опустила при этом голову.
— Да, да, думаю, вы правы. Я могла бы снова разобраться. И скорее всего мне так и придется сделать, если вас призовут в армию. Или, — она подняла голову, — если вы передумаете и вернетесь в дядину мастерскую.
— У меня нет намерений браться за дядино дело, — спокойно ответил он. — Что касается вступления в армию, я вступлю, когда за мной пришлют. А теперь, если не возражаете, я поеду обратно, но после похорон вернусь.
— Спасибо.
Оба они не двинулись с места и стояли почти вплотную друг к другу. То, что он сделал, произошло совершенно инстинктивно: он протянул руку, перехватил ее руку, теребившую поясок халата, и потом накрыл ее ладонью другой руки. Крепко сжимая ее руку в своих ладонях, он проговорил:
— Не тревожьтесь. Все уляжется, так или иначе все встанет на свои места. Иначе быть не может. Как я вижу, в настоящий момент я ничего не могу сделать, и вы не должны ничего предпринимать. Так что пусть все идет своим чередом. Мы знаем, что мы знаем, и никто не сможет этого тронуть. — С этими словами он поднял ее руку и на миг прижал к своей груди, потом резко повернулся и вышел из комнаты.
Она стояла с закрытыми глазами и раскрытым ртом, приложив обе руки к горлу — словно пытаясь навсегда сохранить на своем теле отпечаток его руки. Потом повернулась к камину, положила на него руку и приложилась к ней щекой, слезы набегали на рукав халата, а губы беззвучно шептали его имя.
