Анна Дэвис - Королева туфель
— Я хочу знать, почему ты упорно продолжаешь прятаться в этом магазине, когда весь мир может оказаться у твоих ног! — Она пыталась успокоиться. — Послушай, прости меня. Наверное, я немного не в себе. Сегодня утром я узнала о смерти друга.
— Я сочувствую тебе.
— Он был поэтом, хорошим поэтом. Я наткнулась на его жену и подругу в Нотр-Дам. Они горевали вместе, поддерживали друг друга.
— Мило, ничего не скажешь, — пробормотал Закари.
— Это заставило меня задуматься о быстротечности жизни. Я поняла, что человек должен сделать все от него зависящее, чтобы обрести истинное счастье и ощутить значимость жизни. Мы должны сделать это сегодня, потому что, возможно, не будет других дней, не будет завтра. Ты не можешь позволить себе самодовольства.
Теперь он улыбался.
— Жаль, что я не могу объяснить тебе, что живу полной жизнью. Работа для меня — целый мир. Он завораживающий, прекрасный, яркий. И все время меняется, каждый час, каждую минуту. Он здесь. — Закари постучал себя по лбу. — И здесь. — Он раскрыл руки, показывая ей ладони.
— Ну что ж, а я не жила полной жизнью, — призналась Женевьева. — Но что-то очень важное произошло со мной сегодня. Я приняла решение. Я больше не могу оставаться женой Роберта.
— Что ты говоришь?
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я. — Она пристально смотрела на него. Могли ли скрываться более теплые чувства за этим суровым выражением лица? Ей необходимо знать, так ли это.
— Возвращайся домой, выспись и только утром прими окончательное решение, — сказал он в конце концов.
— Зачем? Это ничего не изменит. — Она встала и отправилась в спальню, чтобы одеться.
Он шел следом.
— Но ты даже не задумывалась над этим.
— Так же как и ты, — откликнулась Женевьева.
— Думать — опасное занятие, — вздохнул он. — Именно размышления приводят нас к неприятностям.
Она скинула его рубашку и подобрала свое белье.
— Все дело в Вайолет де Фремон? Ты по-прежнему не хочешь расставаться с другими женщинами, правда?
— О господи! — Он изо всех сил ударил по медному изголовью кровати. — Нет никаких женщин. С тех пор, как появилась ты.
Она почувствовала, что невольно улыбается.
— Ты любишь меня, Паоло?
— Мне необходима свобода. — Он повернулся к ней спиной. — Я привык свободно путешествовать в своем воображении. Я работаю, когда пожелаю. Порой я работаю день и ночь напролет. Мои туфли всегда на первом месте. И я не позволю ни одной женщине становиться на их пути.
— Я люблю тебя, — сказала Женевьева. — Я люблю тебя, Паоло.
Закари молчал. Она заметила, как напряглась его спина.
— Тебе не приходило в голову, — начала она, — что я могла бы с радостью согласиться с тем, что работа для тебя превыше всего? Понимаешь, вполне вероятно, что твои модели стали бы еще совершеннее, если бы ты жил с любимой женщиной. У тебя осталось бы все, что ты имеешь сейчас, но у тебя появилась бы я. Я могла бы помочь тебе. Я не художница, Паоло, но я разбираюсь в искусстве. Я могла бы стать твоей самой сильной сторонницей, даже партнером. Кто больше меня знает о туфлях? Я бы даже подружилась с Ольгой.
Он покачал головой:
— Это невозможно.
Она принялась грызть ноготь с дорогим маникюром.
— Паоло, в моей квартире целая комната отведена под туфли. Там полки от пола до потолка. Туфли — моя страсть. Я держу их у самого сердца. В каждой коробке в этой комнате — неудовлетворенное желание, мечта, фантазия. — Она на мгновение закрыла глаза. — Я обожаю свою коллекцию, но я позволила ей заменить мне реальную жизнь. Я больше не желаю этого.
— Женевьева. — Он снова обернулся к ней, теперь в его глазах светилась грусть. — Ничего не получится. Если мы вдвоем станем жить здесь… Здесь… Твоя чертова коллекция туфель полностью заполонит мою квартиру, мне просто не останется места! Тебе лучше вернуться домой.
— Я знаю, что ты любишь меня, Паоло. Одна эта пара туфель, — она снова посмотрела на ноги, — значит для меня больше, чем вся моя коллекция.
— Мне хочется крушить стены.
Она остановилась, чтобы поднять свое платье, она путалась в застежках. Закари молча наблюдал за ней.
— Я говорю абсолютно серьезно, — продолжила Женевьева. — Я хочу уйти от Роберта. Скажи одно слово, и я больше не вернусь к нему.
— Ты даже не подумала о последствиях.
— Да, да, твоя работа, твоя свобода…
Закари грустно улыбнулся:
— Я говорю о последствиях для тебя, Женевьева.
37
Наутро Роберт проснулся с ужасной головной болью, отвратительным привкусом во рту и понял, что не представляет, где находится. Кровать, на которой он спал, оказалась очень короткой, очевидно детской, его ноги свисали с края. В комнате было темно. Он встал и попытался отыскать окно, открыть жалюзи, но наступил на какой-то острый предмет и споткнулся обо что-то.
В комнату хлынул яркий солнечный свет. Роберт увидел, что находится в спальне мальчика. На полу валялись игрушки, крошечная машинка, волчок, плюшевый мишка, несколько книжек. Стены были выкрашены в небесно-голубой цвет. Он заметил, что на нем голубая пижама, явно с чужого плеча.
Где он, черт возьми?..
Сидя на кровати и сжимая ладонями пульсирующую от боли голову, он пытался восстановить в памяти события прошлого вечера. Конечно, он помнил игру в покер, затем они пили вместе с Гарри. Тяжело и неохотно припомнил все, что рассказал ему Гарри. После этого ему снова захотелось улечься в постельку мальчика и оставаться там.
Откуда-то снаружи раздавался шум. Похоже, гремели посудой. Приглушенный хлопок закрываемых дверц буфета. Трели звонкого детского голоска. Французская речь.
Он ехал домой, не так ли? В такси. Он был ужасно зол. Он хотел поговорить с ней, даже если для этого потребовалось бы разбудить ее. Но ее постель оказалась пуста. В квартире не было и намека на ее присутствие.
Болтовня ребенка в соседней комнате стала более явственной. Ему отвечал глубокий и ласковый женский голос.
Он поймал еще одно такси и отправился обратно в клуб, ища Гарри. У него возникло ужасное чувство, когда он вспоминал все это, кажется, он плакал, когда приехал туда. Мадам Юбер, владелица заведения, была любезна и сообщила ему, что его друг уже уехал. Она спросила его, не хочет ли он войти. А он ответил… О господи, он согласился.
Неужели он сейчас именно там? В одной из задних комнат в клубе?
— Господи, пожалуйста, нет.
Раздался скрип стула о деревянный пол. Женщина говорила ребенку, что он должен поторопиться и закончить завтрак. Пора идти в школу.
Воспоминания стали возвращаться к нему один гадкий отрывок за другим. Латунная кровать с грязным желтым стеганым одеялом. Девушка в корсете, пахнущем дешевыми духами. Он просто хотел спать, но она тоже забралась в постель. Он так устал, но она продолжала толкать его, что-то жарко шептать ему на ухо и прижимаясь к нему всем телом. Она лезла ему прямо в лицо.
