Луиза Бэгшоу - Карьеристки
Если они не отдадут ей Америку сейчас, то уже никогда не отдадут. Вот так все просто.
Напряжение в «Колизеуме» нарастало. Длинные тяжелые аккорды заполнили ночной воздух. Ровена вздрогнула от радости, когда десятки тысяч голосов подхватили: «Уйди, свет, приди, ночь».
Какая мощная музыка, подумала она. И стала раскачиваться под звуки бас-гитары, длинные ноги уловили ритм, золотистые волосы мотались из стороны в сторону. Возбуждение в воздухе стало настолько сильным, что его можно было попробовать на вкус. Где же Оберман? И где, подумала она со странной тоской, Джон?
Из динамиков мощно вырвался конец песни. «Длинный путь, такой длинный путь, длинный путь наверх, если хочешь рок-н-ролл…»
Топаз откинулась в кресле, пытаясь удержаться от слез. Черт побери, восприми это как мужчина. То есть, я хочу сказать, восприми это как женщина! Делай что-то или иди прогуляйся. Шевелись! Но не сиди здесь и не промокай…
Но ничего не помогало. Большая слеза прокатилась по щеке, потом другая, третья… Она приложила руку ко рту, заглушая рыдания. Смущенная собственной реакцией, боясь, что кто-то из помощников увидит, она поднялась из-за стола и подошла к окну. Потом, повернувшись спиной к двери, оперлась о раму и расплакалась.
Через десять минут Топаз вытерла слезы, надела темные очки и заказала такси по телефону.
«Сегодня я не вернусь на работу, — мрачно подумала она, — где-нибудь выплачусь, или не знаю что, и кончу нюнить. Поздравлю Джо как коллега. Да, конечно, обидно, очень обидно. Итак, сделаем вывод: значит, мне чего-то все же не хватает, и лучше уяснить сейчас, чем в пятьдесят лет».
Зазвонил телефон. Боже мой, исчезни.
— Эй, Топаз, — раздался елейный голос Мариссы, — я уже все знаю, ты, должно быть, сильно переживаешь.
Топаз выглянула в окно. Маленькие, желтые, как божьи коровки, такси ползли по 7-й авеню, посверкивая на солнце. Она немного собралась и, обозлившись, почувствовала уверенность.
— Ну что я могу тебе сказать, Марисса? Бывает. Появится другой шанс.
— Ну, дорогая, я бы на это не полагалась. «Америкэн мэгэзинз» развивается так быстро… Сейчас командует Джо Голдштейн.
— Очень подходящий для этого человек, — быстро отреагировала Топаз. — Я собираюсь оставаться в его команде.
Марисса театрально вздохнула:
— О, Топаз, я не думаю, что стоит особенно полагаться на… Ну, как бы это выразиться? На близкие рабочие взаимоотношения, как ты привыкла в прошлом…
У Топаз побелели костяшки пальцев, так сильно она сжала трубку.
— И в прошлом, и в настоящем, и в будущем, золотко, — сладким голосом пропела Топаз. — Как второй по рангу управляющий Джо попросил меня перераспределить тематику среди ведущих репортеров. Мы оба подумали: твой талант зря тратится на светскую хронику, детка… Джо решил, что тебе идеально подойдет вести серию в «Экономик мансли», ну, что-то серьезное, во что ты могла бы вонзить свои зубы.
— То есть? — осторожно поинтересовалась Марисса.
— Ну, месяцев шесть подряд рассказывать об упадке фермерского дела на Ближнем Востоке, — резко сказала Топаз. — Ты могла бы, например, писать о вещах, соответствующих твоему уровню, я имею в виду — о поросячьем дерьме. — Она хлопнула трубку на рычаг, и ей стало немного лучше.
Телефон снова зазвонил.
— Кто бы ты ни был, отстань, ладно? Я сейчас не в настроении!
— Хорошо же ты приветствуешь старого друга, — снисходительно ответил Джо.
— О черт, — сказала Топаз и покраснела. — Извини, я не знала, что это ты.
— Понятное дело.
Топаз смирилась.
— Поздравляю, Джо. Правда. Я искренне. Лучший выиграл, а все остальное… У тебя прекрасно получится… Но, очевидно, я подам заявление об уходе к концу недели. И без всяких переживаний.
Джо усмехнулся. Топаз еще сильнее покраснела, на этот раз уже от негодования. Нет необходимости смеяться надо мной ко всему прочему. Хотя это привилегия победителя.
— Никакого заявления ты не подашь, Росси, — сказал он.
— Нет, подам! — упрямо сказала Топаз. — Скорее похолодает в аду, чем я буду жаловаться тебе, Джо Голдштейн.
— Топаз Росси, — настойчиво твердил он. — Я не приму заявления. И «Америкэн мэгэзинз» не примет заявление об уходе от лучшей женщины-журналистки страны.
— Если бы я была лучшей, я бы получила эту должность, — отрезала Топаз, стыдясь, что не может быть великодушной.
— И тем не менее, — продолжал Джо, не обращая на нее внимания, — нам необходимо поговорить о твоем будущем. Почему бы тебе не прийти ко мне сегодня вечером? Я что-нибудь приготовлю, и мы все обсудим за ужином.
Геркулесовым усилием Топаз проглотила ответ, который у нее готов был вырваться — из сотни ругательств.
— Хорошая идея. Я буду в восемь тридцать, — пообещала она.
— Буду ждать, — и Джо повесил трубку.
«Ох, Джо, — жалобно подумала Топаз. — Мой лучший друг и худший враг. Был бы ты здесь, я бы выплакалась у тебя на плече, и мне так бы хотелось оторвать тебе яйца…»
Снова зазвонил телефон.
— Ну что? Что? — заорала она в трубку.
— Такси, мисс Росси, — испуганным шепотом сообщила девушка из приемной.
— А, ладно, — грубовато бросила Топаз. — Сейчас спущусь.
Частный самолет был на полпути из Стокгольма в Лос-Анджелес. Четверо мужчин продолжали спорить.
— Но такова была твоя точка зрения шесть месяцев назад, Ганс, — сказал Джошуа Оберман. — А «Лютер» уже дает доходы. И не только это. Она уже продает альбомы еще трех или четырех групп.
Президент «Мьюзика Голланд» и новый финансовый директор смотрел на Обермана с высоты опыта пятидесятитрехлетней жизни, шевеля рыжими усами так сердито, как только мог.
— Это безумие — ставить работника отдела «Артисты и репертуар» на такую ответственную работу, Джошуа. Назови мне хоть один подобный пример.
— Роджер Эймс в «Полиграме».
— Не считая Роджера Эймса.
— Клайв Дэвис в «Аристе».
— Ну, эти двое просто яркие индивидуальности, — сказал Ганс Бауэр.
— Дэвид Джеффин, — не унимался Оберман. — Рик Рубин. Рассел Симмонс. Чарльз Копплман…
— Да не можешь же ты женщину поставить над всей Америкой! — взвился Морис Лебек.
Старик посмотрел на коллег.
— Ну что ж, у вас в запасе еще три часа, чтобы переубедить меня, джентльмены, — сказал он.
В Манхэттене начинался вечер, и летний воздух веял душистой прохладой, шевелил ветками деревьев в Центральном парке. Если можно сказать о городе, что он расслаблялся, то в этот майский вечер Нью-Йорк делал именно то самое. Топаз наблюдала, как малыши поглощали мороженое, а лошади катали по парку туристов в колясках.
