Виктория Холт - Изумруды к свадьбе
Сегодня Женевьева просто разбушевалась. И все потому, что Нуну не позволила ей гулять из-за легкой простуды. Тогда Женевьева заперла Нуну в ее комнате, и бедняжка терпеливо ждала, пока я не выпустила ее. Нуну не захотела выдавать Женевьеву. А потом мы обе отругали Женевьеву, но она все равно вела себя ужасно, была необузданна и капризна. Я сказала, что она напоминает мне ее бабушку, а Нуну была очень расстроена ее непослушанием...
Нуну сказала: «Франсуаза, дорогая, никогда больше не говори таких слов. Никогда, никогда!» Я поняла, что это относится к моим словам о том, что Женевьева напоминает мне ее бабушку...
Этой ночью я опять проснулась от страха. Мне показалось, что в комнату вошел Лотэр. Накануне я виделась с папой. И он запугал меня в тот день больше, чем обычно. Но это мне просто приснилось: Лотэра в комнате не было. Да и зачем бы он вдруг пришел? Он прекрасно знает, как я ненавижу его приходы. Он уже больше не пытается заставить меня смотреть на жизнь его глазами. Это потому, что я ему безразлична. Он рад возможности не иметь со мной контактов. Я в этом уверена. Но мне приснился ужасный кошмар, что он все-таки пришел ко мне, и я очень боялась, что он будет груб со мной. Но это оказался всего лишь сон.
Потом пришла Нуну. Она призналась, что все равно не спала, а просто лежала и прислушивалась. «Я не могу уснуть, Нуну. Мне страшно», – сказала я, и она дала мне выпить несколько капель лауданума. Она принимала настой опия во время приступов мигрени. Нуну пояснила, что лауданум снимает боль и помогает ей засыпать. Я уснула, а утром постаралась забыть дурной сон. Лотэр больше никогда не станет навязывать мне себя. Ему это совсем не нужно – у него есть другие...
Сегодня мне пришла в голову неожиданная мысль. Вдруг это случится... Я ужасно боюсь и пока никому не скажу... Во всяком случае, только не папе: он будет просто в ужасе. Не скажу далее Лотэру... пока это не станет неизбежным. Я не скажу даже Нуну. Во всяком случае, не сейчас. Но рано или поздно она все равно узнает. Надо подождать и посмотреть, что будет дальше. Мне это могло просто показаться...
Сегодня утром Женевьева пришла ко мне чуть позже обычного. Она проспала. Я уже подумала, что с ней что-то случилось. Когда она вошла, то сразу же подбежала ко мне со слезами на глазах. Мы долго обнимали друг друга, и я никак не могла ее успокоить. Дорогая Женевьева, мне так хотелось бы сказать ей, но не сейчас, о, только не сейчас...»
На этом записи обрывались, и я так и не узнала того, что хотела узнать. И все-таки кое-что мне стало ясно: самой важной была та последняя записная книжечка, которая лежала в самом низу стопки. Интересно, почему Нуну не дала мне ее?
Я снова отправилась к ней. Старушка лежала на кушетке с закрытыми глазами.
– Нуну, – спросила я, – так в чем же заключается тайна? Что все это значит? Чего так боялась Франсуаза?
Она простонала в ответ:
– У меня страшно болит голова. Вы не представляете, как я мучаюсь этими головными болями.
– Мне очень жаль. Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?
– Ничем... Ничего нельзя сделать, нужен только покой.
– Там осталась последняя книжечка, – сказала я. – Та, в которой Франсуаза писала перед смертью. Возможно, ответ в ней...
– Больше ничего нет, – солгала Нуну. – Задерните, пожалуйста, шторы. Меня очень беспокоит свет.
Я положила записную книжку на стол рядом с ее кушеткой, задернула шторы и вышла. Но мысль об оставшейся книжке не давала мне покоя. Я была уверена, что найду в ней разгадку последних дней жизни Франсуазы.
На следующее утро я сделала столь потрясающее открытие, что почти забыла о своем желании прочесть последнюю записную книжку. Я терпеливо работала, с предельной осторожностью отслаивая кусочки известки ножом из слоновой кости, применяемым для разрезания бумаги. И, когда наконец увидела рисунок, сердце мое бешено заколотилось, а руки задрожали от возбуждения... Мне стоило большого труда подавить желание немедленно продолжить работу, но я заставила себя сдержаться. Ведь если это правда и я вот-вот открою скрытую от глаз настенную живопись – а я в этом уже не сомневалась, – мои руки должны быть абсолютно твердыми и уверенными.
Я отступила на несколько шагов, а мои глаза так и остались прикованы к магическому фрагменту, который был частью фрески.
Все последующие дни я работала почти украдкой, но, по мере того как раскрывала фрагмент за фрагментом, во мне все больше крепла уверенность в том, что всеобщему взору должна предстать фреска большой ценности.
Я решила, что первым, кто должен услышать новость, будет граф. И вот утром, оставив инструменты в галерее, я отправилась в библиотеку в надежде найти там графа, но его там не оказалось. Тогда я, как уже не раз делала, позвонила в колокольчик и, когда появился слуга, попросила его доложить графу, что мне надо срочно поговорить с ним.
Мне сказали, что он только что отправился в конюшню.
– Пожалуйста, передайте ему, что мне хотелось бы немедленно его видеть. Это очень важно.
Когда я осталась одна, мне пришла в голову мысль, что я веду себя слишком импульсивно. В конце концов, он может подумать, что с подобной новостью можно было бы подождать и до более подходящего момента. Возможно, граф не разделит моего восторга.
В библиотеку вошел граф, глядя на меня с некоторой тревогой.
– Что случилось? – спросил он, и в этот момент я поняла, что граф боялся услышать дурные вести о Женевьеве.
– Невероятное открытие! Вы можете сейчас пойти со мной и посмотреть? Под слоем штукатурки – фреска, и я думаю, что ее ценность не вызывает сомнений.
– О, конечно.
– Я, очевидно, нарушила ваши планы...
– Ничуть, мадемуазель Лоусон, главное – ваше открытие.
Я пошла вперед, показывая путь в маленькую комнату около галереи. На освобожденном из-под слоя штукатурки фрагменте была изображена рука, унизанная кольцами.
– Сейчас здесь темновато, но вы же видите, что результат стоил затраченных усилий. Это портрет, и можно с уверенностью сказать, что работал мастер. Разве это не прекрасно?
Он, улыбнувшись, произнес:
– Чудесно!
Я чувствовала себя победительницей. Все мои долгие часы работы не пропали даром.
– Но это лишь фрагмент, – заметил он.
– Да, но самое главное, что это есть. Мне не терпится скорее расчистить остальную поверхность, но я должна заставлять себя работать очень медленно и скрупулезно, чтобы, не дай Бог, ничего не повредить.
– Я вам весьма признателен.
– Думаю, теперь вы не сожалеете, что решили доверить свои картины женщине.
– Я понял, что вы та женщина, которой можно доверять.
Радость открытия буквально опьяняла меня. Я чувствовала блеск его скрытых под тяжелыми веками глаз. Вот самый счастливый момент в моей жизни! – мелькнула у меня безрассудная мысль.
