Кэндис Кэмп - Розовое дерево
— А ты и есть девчонка!
— Нет. Я — взрослая женщина. — Миллисент слегка нахмурилась. — Но я забываю об этом, когда рядом Джонатан Лоуренс. Он — абсолютно сумасшедший, но, знаешь, мы убеждены, что все, что мы делаем — это правильно.
— Ты в него влюблена, — прямо сказала Сьюзан.
— Нет! — Миллисент резко откинулась назад. — Конечно же, нет. Мне просто весело с ним, я же говорю тебе. Ничего серьезного.
Сьюзан скептически подняла брови.
— Миллисент, не знаю, кого ты хочешь одурачить, но только не меня. Я с первого взгляда определяю влюбленную женщину. А, судя по тому, что я слышу, вот-вот нужно ожидать объявления о помолвке.
— Нет, Сьюзан, честное слово, ты далека от истины! Мы не собираемся объявлять ни о какой помолвке. Я же говорила, в нашем городе все придают этому слишком большое значение. Просто нам с Джонатаном нравится вместе проводить время. Я вообще не собираюсь ни за кого выходить замуж; я не могу. Ты же знаешь, у меня Алан. Да и Джонатан интересуется женитьбой не больше, чем я. Он все еще любит умершую жену. Все, что тебе в таких случаях остается делать — это слушать о ней, ну и самой тоже иногда говорить. Ему нужна дружба, вот и все. Вот почему он почти ухаживает за старой девой.
Сьюзан фыркнула, совершенно позабыв о приличиях:
— Он ухаживает не за «старой девой», а за милой, интеллигентной женщиной, так как он, очевидно, мужчина с хорошим вкусом. Я не знаю, насколько он любил свою жену, но ее больше нет с нами, а он здесь, и он заметил тебя. Более того, думаю, ты завладела его сердцем.
— Не глупи!
— Это не глупости, — твердо ответила Сьюзан. Она наклонилась, взяла Милли за руку и серьезно сказала:
— Милая, не убегай от этого шанса! Ты заслужила счастье!
— Я счастлива.
— Это очевидно. Но я говорю о будущем. Не хочу, чтобы ты думала, будто именно это и есть все счастье. Существуют другие ощущения, удивительные, которые ты можешь испытать только… — Она поколебалась, в лицо бросилась краска, затем продолжала. — … только с мужчиной. Когда ты выйдешь замуж… это будет совсем другое, совершенно не похожее на то, что ты знаешь сейчас. Это глубже, больше, и… о-о, Милли, я не могу этого описать! Я не умею говорить об этом.
Миллисент смотрела на лежащие на коленях руки, не смея посмотреть в глаза кузине. Именно это в последнее время полностью занимало ее мысли, хотя она не могла поговорить об этом ни с кем, даже со своей кузиной и близкой подругой. Все, что она рассказала Сьюзан, было правдой; она действительно веселилась с Джонатаном и с ним действительно было приятно разговаривать, танцевать, да и просто общаться. Но не только рядом с ним она испытывала сильное душевное смятение. Когда он брал ее руку или обнимал за талию, кружась в вальсе, ее охватывал жар от этих прикосновений. Когда он целовал ее, сердце учащенно билось, кровь по жилам текла быстрее, где-то внизу живота ее пронзали острые шипы желания. Она физически ощущала, хотела такого, о чем никогда в жизни не мечтала. Она была уверена, что это страшно неприлично, и думая об этом, чувствовала себя виноватой, но в то же время жаждала этого, желала так сильно, так жадно, что ее саму это пугало.
Джонатан поступал как настоящий джентльмен. Он не позволял себе ничего большего, кроме нескольких поцелуев наедине. Нет сомнения, что это было непристойно и грешно, но ей хотелось, чтобы он ввел ее в этот пламенный, дрожащий мир страсти. Прошлым вечером он сказал ей «до свидания» и уже спустился с крыльца, но потом внезапно вернулся обнял и поцеловал глубоко, жарко и нежно, не заботясь о том, что в любую минуту их могут увидеть. А потом он резко оттолкнул ее и ушел быстрыми шагами. Милли почти болезненно вновь ощутила прикосновение его тела, вкус его губ. Каждый нерв ее был напряжен, и потом еще несколько часов ей не удавалось заснуть. Да, ей хотелось именно его близости, именно того, что должно происходить в супружеской постели.
— Это правда, Сьюзан? — мягко, все еще избегая взгляда кузины, спросила Миллисент. Это, наверное, должно быть неописуемо, болезненно сладко, как обещали поцелуи Джонатана.
— О, да! — Сьюзан сжала ее руку. — Да, да — по крайней мере, если ты любишь этого мужчину. Поверь мне! И я очень хочу этого для тебя.
Миллисент знала, что сама хотела того же. Она любила Джонатана.
Глава XIX
Опал задержалась у октрытой двери в комнату Алана. Он лежал на кровати, играя с малышом, и не заметил ее появления. Опал с минуту наблюдала за ними. Роберту было уже почти два месяца. Это был здоровый, пухлый, довольный крепыш. Он лежал, внимательно глядя на Алана и двигая ручками и ножками. Алан, опершись на локоть, болтал и мягко смеялся, позволяя Роберту хватать его палец.
— А-ах, какой ты силач, — нежно поддразнивал он мальчика, нагибаясь, чтобы потереться носом о носик ребенка. — Правильно! Ты прямо сейчас оторвешь мой палец, если я не буду тебя слушать, да? — Ребенок издал какой-то звук, и Алан засмеялся. — Да что ты? Уже огрызаешься на меня? Что же с тобой будет в двенадцать? Ты станешь еще большим сорванцом, чем я. Но лучше не беспокой маму. Понятно?
Роберт улыбнулся беззубой улыбкой, и Алан чмок-нул малыша в лобик.
Опал прислонилась к стене, к горлу ее подступил комок. Алан любил Роберта, любил с самого его рождения. Он вел себя так, как самый любящий и гордый отец. Опал так сильно хотелось, чтобы это было правдой. О лучшем отце, лучшем муже нельзя было и мечтать.
Она в задумчивости закрыла глаза. Это были опасные мысли, способные принести только несчастье, но которые ей все труднее стало выбросить из головы в последние дни. Алан был таким красивым, таким добрым, таким порядочным. И еще в нем чувствэвалась сила. Не только физическая мощь рук, груди, плеч, которая появилась у него за время тренировок, но и какая-то внутренняя сила. Он перестал чувствовать себя беспомощным инвалидом, забыл, как раньше то и дело обращался с просьбами к Джонни. И все это он совершил сам! Опал считала, что никто другой не сделал бы это лучше Алана Хэйза. Опал почувствовала бы себя униженной, если бы кто-то узнал, что она испытывает к Алану. Но она понимала, что никто не может проникнуть в ее мечты и старалась тщательно скрывать свои чувства от всех, особенно от Алана. Он так добр, что будет испытывать неловкость в ее присутствии, думала Опал, если узнает о ее любви. Это разрушит чудесную легкую дружбу, которая связывала их сейчас, а этого Опал хотела меньше всего.
Поэтому она спрятала подальше вглубь души теплоту и радость, переполнявшие ее при виде Алана с ребенком, и придала лицу спокойное выражение.
Алан обернулся на звук ее шагов и улыбнулся:
— Опал!
От этой улыбки все внутри Опал перевернулось. Она так озарила его лицо, была такой ласковой и открытой, что ее можно было ошибочно принять за счастливую улыбку любви.
