Маша Царева - Замуж за «аристократа»
– Я только что вас заметила.
– Присаживайтесь.
Она хотела вежливо отказаться, но он уже придвинул к столику третий стул. Спутница Егора вежливо ей улыбнулась, но ее глаза в это время неприятно-пристально разглядывали Катю. Кто такая? Во что одета? Соперница ли? Или просто знакомая?
– Познакомьтесь: это Камилла, моя очень старая знакомая.
– Ну не такая уж я и старая, – пошутила Камилла.
– А это Екатерина Лаврова. – Егор многозначительно замолчал, а Камилла с еще большим любопытством на Катю уставилась.
– Однофамилица, что ли? – наконец спросила она. – Или родственница? Похожа очень…
– На кого? – опешила Катя.
– Ну, на ту Екатерину Лаврову. Актрису.
– На мой взгляд, одно лицо, – серьезно сказал Егор, украдкой подмигивая Кате.
– Ну не одно лицо, конечно, – Камилла закурила, – но что-то есть. Форма глаз, губ. Разумеется, та Лаврова, – Камилла презрительно посмотрела на Катин растянутый свитер, – та Лаврова куда элегантней и шикарней. Она настоящая красавица.
– Камилла, – Егор укоризненно посмотрел на свою подружку. – Вы, Катя, извините, она просто напилась.
– Вы ее младшая сестра, да?
– Да, – подумав, ответила Катя.
– И каково это? Все время находиться в тени старшей сестры-красавицы?
– Вы знаете, непросто. – Катя задумчиво помяла в руках бумажную салфетку. Краем глаза она видела, что Егор смотрит на нее недоуменно-насмешливо. – Знаете, Камилла, моя сестра такая стерва.
– Правда? – Камилле, конечно, было интересно узнать подробности из жизни знаменитой актрисы.
– Увы. Я гораздо мягче. И потом, она карьеристка. Ничем, кроме работы, не интересуется.
– Но она вроде бы давно нигде не снималась, – с сомнением сказала Камилла, – и на тусовках ее не видно. А мой знакомый режиссер сказал, что ее теперь никуда не зовут. Что век Лавровой кончился.
– О, поверьте, это ненадолго. Просто она в отпуске. Вы знаете, она скучнейшая особа. У нее даже джинсов ни одних нет.
– А при чем тут джинсы? – Егор подозрительно на нее посмотрел.
«Наверное, он думает, что я тоже пьяная, – решила Катя, – такая же, как его подружка!»
– Ну как же. Мне, например, не о чем поговорить с человеком, у которого даже джинсов нет.
– У меня есть, – на всякий случай сообщила Камилла. – А расскажите что-нибудь еще про свою сестру.
– Боюсь, мне уже пора. Да и что еще говорить? Она строит из себя какую-то леди. Ест с ножом и вилкой даже сосиски. То есть нет, сосисок она вообще не ест. Манерная, просто кошмар… Ну ладно, было приятно с вами повидаться.
– Подождите, Катя, я вас провожу. – Егор поднялся со стула вслед за ней.
А Камилла заметила:
– Наверное, вы ей просто завидуете, вот и говорите гадости. Ваша сестра такая красавица, к тому же была звездой.
– Это кто еще кому завидует, – весело парировала Катя, – мне кажется, что она – мне.
Они вышли из забитого людьми прокуренного зала. Катя думала, что возле охранников Егор захочет попрощаться, но он последовал за нею на улицу, в сад Эрмитаж. Катя зябко закуталась в свою дубленку и не сразу заметила, что на Егоре только легкая рубашка – яркая, в крупных красных маках.
– Замерзнешь ведь…
– Я? Я не мерзну… Катя. И зачем вы все это Камилке наговорили?
– В общем… просто пошутила. По-дурацки вышло, да? – растерялась она.
– Да нет, смешно, – Егор даже не улыбнулся, – она теперь от меня не отстанет. Будет выпытывать, откуда я вас знаю. И знаю ли ту, другую.
– Другой больше нет, – улыбнулась Катя. – Можешь ей так и сказать. Скажи, что актриса Лаврова умерла. Есть теперь просто Катя.
Ей стало неловко. Прохожие (в основном это была спешащая в клуб молодежь) с любопытством на них поглядывали: растрепанная женщина в дубленке и молоденький мальчик с татуировкой на лбу. Катя все время ловила себя на мысли, что ее взгляд возвращается к этой татуировке. Что на ней изображено? Какой-то круг, а внутри – схемы.
– Это солнечный календарь ацтеков, – подсказал Егор. – Я сделал эту татуировку, когда мне было шестнадцать. Екатерина Павловна… Катя…
– Да? – встрепенулась она.
– Тогда так неловко вышло… Наверное, мне стоило бы объяснить…
– Ты о чем? Ах, об этом! – с нарочитой небрежностью махнула рукой она. – Не стоит беспокоиться, я давно забыла. Вы меня извините, не знаю, что на меня и нашло.
– Катя, я его сын.
– Что? – Она давно успела пожалеть, что выбралась в клуб.
– Я его сын, и поэтому мы так похожи. Вы приняли меня за него, и это не случайно. – Он слегка попятился, и Катя, которой внезапно стало жарко, поняла, что он опять собирается уйти. Как тогда.
– Постой!
– А татуировка – это чтобы сделать сходство менее заметным. Извините, меня ждет Камилла. – Егор прятал глаза. – Она пьяна, и я за нее беспокоюсь. Я просто хотел, чтобы вы знали!
Через несколько месяцев в Шуриной жизни произошло значительное событие. На одном из приемов (кажется, это было открытие нового кинотеатра) ее представили импозантному блондину, одетому в стиле ретро. На нем был светло-серый костюм-тройка с удлиненным сюртуком. Он выглядел ожившей иллюстрацией к роману о русской интеллигенции конца девятнадцатого века – тонкие черты лица, густые пшеничные брови, сдержанный румянец.
– Граф Шульгин, – скромно представился он, мягко пожимая кончики Шуриных пальцев.
«Разве в наше время бывают русские графы?» – подумала Шура, но озвучивать свой вопрос постеснялась.
У него были мягкие руки и пронзительно-голубые глаза, которые изучали Шуру с таким пристальным вниманием, словно она уже сто лет была в федеральном розыске и вот наконец нашлась.
Шурочка уже собиралась по привычке весело представиться: «Шура!», широко при этом улыбнувшись, но словно какая-то неведомая сила приказала ей остаться серьезной, выдержать небольшую паузу и, слегка понизив голос, произнести:
– Александра Савенич. Художница.
Видимо, графу ее светская холодность понравилась. Во всяком случае, он немедленно предложил ей мороженого, и Шура, трогательно смутившись, согласилась.
– Тогда никуда не уходите, – улыбнулся Шульгин. – Вы какое предпочитаете? Малиновое, шоколадное? Или, может быть, фисташковое?
Он говорил все это, а сам смотрел на Шурины губы. И, подкрепленные таким нескромным взглядом, его слова теряли свой будничный смысл. Его интонации были такими, словно они беседовали о чем-то интимном.
«Вы какой секс предпочитаете? Оральный, анальный? Или, может быть, тривиальный? – не к месту подумалось Шуре, и она нервно хохотнула. – Господи, какая же я все-таки испорченная!»
– Мне все равно, – сказала она, а когда он развернулся, зачем-то с отчаянием крикнула ему в спину: – А вообще-то ванильное! Ванильное я люблю. Слышите?
