Трогать запрещено (СИ) - Коваль Алекс

Меня цепляет. Пальцы сжимаются в кулаки. Слова бьют по больному, и я, не успев отфильтровать, выпаливаю:

– План и расчет, говорите? Тогда почему ваш статусный и обеспеченный муж от вас ушел, Ирина? Плохо рассчитали? Или план был нечетким?

Ирина Григорьевна захлопывает рот, выпучив на меня свои глаза. Хватка на моем запястье ослабевает. Я выдерживаю руку, потирая запястье. Женщина точно не ожидала от меня подобной дерзости на грани с грубостью.

Да, я знаю в общих чертах их с Андреем Титовым историю. Дан как-то за ужином рассказал. Знаю, что это был выгодный брак, который устроили родители для детей. И чем все закончилась, тоже знаю. И сейчас я эти знания облачаю в острую стрелу, которую выпускаю без лишних сожалений.

Это низко – бить по слабым точкам женщины, что в три раза старше. Но кто дал ей право разговаривать со мной в подобном тоне? Унижать и обижать? Я не ребенок! Я уже всем все доказала. В первую очередь себе! Я сильная, я смелая и я, черт побери, мудрая! Меня не сломали ни отказ Богдана, ни козни его бывшей, ни отчисление, ни даже пропажа Титова. Хватит! На Ирине Григорьевне мое терпение лопнуло, как перетянутый канат. С треском!

– Хамка! – вспыхивает моя визави, отходя от шока. – Кто тебе дал право лезть в мою жизнь?! Я на сорок лет тебя старше, будь добра, держи свой дерзкий язычок при себе!

– А кто дал вам право лезть в мою жизнь? – говорю, в отличие от Ирины, не повышая голос. – Указывать мне, как жить, как строить отношения, кого любить? А в жизнь Богдана кто вам дал право лезть?

– Он – мой сын.

– Но не ваша собственность!

– По-хорошему ты меня услышать не хочешь, – поджимает губы женщина. – Сними свои очки, малышка, ради тебя же стараюсь! Сколько продержатся эти отношения? Год? Пять? Ты ему надоешь и останешься с разбитым сердцем на обочине жизни. Не усмиришь ты его! Рядом с моим сыном должна быть мудрая женщина, которая сможет держать Богдана в своих руках. А ты?

– Ваш сын не марионетка, чтобы держать его в руках. Наши отношения – это наши отношения. Пусть год. Пять. Десять. Неважно! Но это НАШИ отношения и НАША жизнь! – выпаливаю, чувствуя, как на щеки набегает жгучий румянец. – Вы не можете прожить ее за нас! У вас был свой шанс построить свою семью, по вашим правилам. У нас с Богданом свой. И лишних советчиков нам здесь не нужно! – подскакиваю на ноги. – Может, мне и не сорок, но я прекрасно знаю, что я хочу от жизни. Знаю, куда иду и с кем иду. А вам, если хотите однажды увидеть внуков, лучше бы со мной дружить! Так то! – подхватываю два стаканчика с кофе и, гордо задрав подбородок, оставляю Ирину Григорьевну подумать над моими словами в гордом одиночестве больничной столовой…

– Серьезно? – хохочет Титов. – Прям так и сказала? – веселится, чуть ли не сгибаясь пополам. Полагаю, от последнего удерживают синяки.

– Ну хватит ржать, Дан! – дую губы.

Без толку. Он начинает еще заразительный хохотать. В конце концов я тоже не выдерживаю и сначала улыбаюсь, а потом тихо посмеиваюсь. Пьянея от собственной смелости. Обхватываю ладонями красные щеки, выдыхая:

– Капец! Представляешь? Я правда пригрозила твоей матери, что она не увидит внуков! Ужас… Я очень, очень плохой человек!

– Брось, – улыбается Титов, обнимая меня за плечи, заставляет залезть к нему под бок. – Я тобой горжусь, Юлька. Мать давно заслужила такой нехилый щелчок по своему любопытному носу.

– И все равно, я чувствую себя редиской, – утыкаюсь носом Богдану в шею, стыдливо зажмурившись.

Делаю неловкое движение в попытке его приобнять. Дан шипит, болезненно поморщившись:

– Ш-ш-ш… ребра… Юль…

– Прости! Прости-прости-прости! – тараторю, отдергивая руки.

– Все хорошо. Просто немного болит. А по поводу матери – меня она не слышит. А тебя… теперь, зная, что этот котенок умеет кусаться, матушка трижды подумает, прежде чем снова лезть в наши отношения. А вообще, это правда очень смешно! – судя по тону, снова лыбится Дан.

– Рада, что повеселила, – бурчу. – Что-то устала я клоуном быть для всех вокруг. Посмешище. Никто меня не воспринимает всерьез, – жалуюсь, шмыгнув носом.

– Я. Я воспринимаю, – сильнее сжимается рука на моих плечах. – Степа. Вероника. Все, кто тебя знает, поверь, и не подумают считать тебя клоуном. А те, кто не знает и судит по возрасту – дураки и трусы.

– Спасибо. Смешно, ты устал совсем. Тебе отдыхать надо, а я тут сопли распустила. На жизнь свою “тяжелую” жалуюсь.

– Поверь, я готов слушать тебя бесконечно. Твой голос круче любой колыбельной.

– То есть настолько тебе со мной скучно, да, что ты засыпаешь под мой голос? – охаю.

– Ю-Ю-Юля…

Я улыбаюсь. Наклонившись, клюю любимого мужчину в заросшую щеку. Еще один «чмок» запечатляю на его губах. Стараясь сильно на него не наваливаться и не прижиматься, чтобы ни в коем случае не сделать больно. Осторожно провожу ладошкой по груди и животу Титова, поглаживая.

– Кстати, кхм… – говорит Дан, – про внуков, Юль, – судя по тону, напрягается.

Я отстраняюсь.

– Да?

Дан мнется:

– Мы… ты…

– Ч-что?

Богдан отпускает взгляд вниз, предположительно в район моего живот. Секундная заминка. Стреляя глазами, спрашивает:

– Мы что, беременны?

Я аж дар речи теряю от неожиданности. Сложив губы в букву «о», опасливо кошусь на собственный живот. Переварив озвученный Титовым вопрос, охаю:

– Нет! Нет, конечно! С чего ты взял?

– Ну, мало ли, может, ты матери моей не просто так пригрозила. А мне сразу сказать побоялась. Если что, то я… счастлив. Правда! И…

– Я не беременна! Нет! Да мы же… мы предохранялись! Да же? У тебя же все было под контролем?

– Как много «же», – ухмыляется Титов. – Контроль контролем, а в жизни бывает всякое…

– Богдан!

– Просто хочу уточнить, – улыбается Титов, обратно притягивая к себе, целуя в нос, – что бы ни случилось, не бойся мне рассказать. Никогда и ничего, Юль! Вместе мы все решим и со всем разберемся. Идет?

Черт! Я слышу, как на моей шее захлопнулся капкан.

– Мхм, – кусаю губы, зажмурившись.

Сердце начинает бахать, как ненормальное.

– Не слышу уверенности в тоне, – щиплет меня за ягодицу Дан.

– К разговору о честности, – вздыхаю, понимая, что умолчать об отчислении не получится.

– Так…

– Ты только сильно не нервничай и не напрягайся, ладно?

– Котенок, я еще на твоем «мхм» напрягся. Выкладывай, давай.

– В общем, тут такое дело… Меня отчислили из академии…

Секундная заминка и… бум!

– Юлия, мать твою, Данилова, и ты молчала?!

Глава 42

Юля

– Guten Morgen, – зажмуриваюсь. – Guten Morgen… – повторяю сосредоточенно, беззвучно шевеля губами. – Mein Name ist… м-м-м… – подглядываю одним глазом в блокнот, – Julia. Mein Name ist Julia!

Ну, уже что-то!

Подтягиваю колени к груди и щелкаю на стрелку, возобновляя просмотр видеоурока по немецкому языку. В наушнике раздается немного грубоватый голос девушки лингвиста, которая дает новую фразу для запоминания. Я, как примерная ученица, конспектирую все в блокнот.

В больничной палате стоит звенящая тишина. Слышно только пиликанье медицинских приборов, мое натужное пыхтение и шелест стержня ручки по бумаге. Дан спит. На его лице выражение полной безмятежности. После процедур ему вкололи сильное обезболивающее. Титов до последнего сопротивлялся. Пока я клятвенно не пообещала, что буду сидеть рядом и не оставлю его ни на минуту, пока он отдыхает. Только тогда этот невыносимо упрямый мужчина позволил себе расслабиться и уснуть.

– Wie geht es dir?

Как у нее выходит так ловко гакать все эти жуткие “г” и шипеть сложные “х”?

– Wie geht, Юля… geht… п-ф-ф-ф!

Потираю переносицу, задирая голову к потолку. Уже голова начинает болеть! А это всего лишь третий урок. Господи, ну почему не английский? Я еще со школы знаю его на твердую «пять»!